Эндре Гейереш - Храни тебя бог, Ланселот!

— Свидетельствую перед богом и моим королем, что сей благородный муж всегда вел жизнь достойную, в сражениях был храбр и на поединках… на поединке со мной он меня победил с огромнейшим превосходством… Это был честный бой, и я обязан ему жизнью. Клянусь, Ланселот достоин рыцарского меча.

— Все вы видели, что произошло здесь, как все случилось, — возвысил голос свой Галахад, — Знаю сего юношу с детских лет, он всегда был мне по нраву, но не думаю, чтобы кто-то мог здесь сказать, что Галахад бился с ним худо. Вы видели этот бой. Поскольку я — это я, должен еще добавить, что с радостью осушил бы чашу за то, чтобы он, — Галахад указал на Ланселота, — остался среди нас. Но скажу все как есть, одну только чистую правду: он владеет палашом лучше, чем я, и он сильнее меня. Клянусь, Ланселот достоин рыцарского меча.

О том, что творилось в душе Гиневры, говорить излишне, да это и так станет ясно немного позднее. Но тут под звуки фанфар стоявший во главе своей свиты Артур выступил вперед и сказал:

— Подойди ко мне, Ланселот! Склони колено, гордец, не передо мной — перед Британией и богом, который поставил меня королем. Помни всегда: твой отец родился слугой, но он был храбр и разумен. Перед подданными моими, перед Британией и перед богом повелеваю тебе: будь храбрым, но никогда не употреби во зло силу свою! Повелеваю тебе защищать слабых, для глупости стать бичом, для правого дела — рукою возмездия. Это слышал бог, над нами и в нас сущий, слышали мои рыцари и ты, Ланселот. Подымись же, теперь ты — рыцарь! Теперь будь настороже, господин Ланселот! Огромна сия честь, но и ответственность тяжка. Прими же рыцарский меч!

Жадно схватил Ланселот роскошные ножны, ведь для него это было напутствие, открывало дорогу к Дракону. Низко поклонясь королю, он вырвал из ножен меч. И вот тут-то с трудом удержался от слез: он сжимал в руке собственный меч! Свой зазубренный в схватках, дорогой его сердцу клинок! Тот самый меч, с которым все эти годы был неразлучен, которым бился сейчас с Галахадом. Артур взглянул на него, и понял в тот миг Ланселот, сколь высок душой может быть человек, даже если выпало на его долю много неудач, да и славы немало, даже если досталась ему ветреница жена.

— Я давным-давно знаю, — тихо промолвил Артур, — что рыцарь ты истинный, только так всегда про тебя и думал. Сейчас ты это доказал, Ланселот! Если и тебе не удастся… зачем тогда жил я?!

Этот меч и был подарком Артура своему любимцу. Поднял Ланселот сверкнувший на солнце клинок, показал его всем.

— За Артура! — вскричал он громовым голосом, — За Артура и Британию!

Оглушительным эхом ответили ему дворяне и рыцари. А Гиневра, зрелой красой блиставшая королева, возбужденная и растревоженная, всхлипывая, ожидала, дождаться не могла вечера… Так посвящен был в рыцари Ланселот.

После каждого большого турнира, особенно же в день посвящения в рыцари истинно достойного воина, устраивают по обычаю великое пиршество. Естественный и прекрасный то обычай, ибо великие минуты в жизни человека должны сделаться памятными навсегда, и каждый, будь то женщина или мужчина, жаждет веселья и со всеми разделенной радости. Вот почему, вернувшись на своем коне ко дворцу короля, Ланселот, наперед все предстоящее зная — он уже насмотрелся вдосталь на подобные празднества, — подозвал к себе главного конюха.

— Возьмите коня, почистите и обиходьте, — сказал он, соскочив наземь, — Пусть отдохнет хорошенько. Но седло не снимайте и оставьте на нем плащ мой, перчатки и меч. Да, еще вот что, — бросил он вдогонку конюху, который, поклонясь, уже кинулся исполнять приказание, — отведешь его в стойло, но не привязывай, не то он взъярится.

— Но, господин рыцарь! Ведь конь ваш, коли мы его не привяжем…

— Не бойся, — хлопнул конюха по плечу Ланселот, — он и не шевельнется, пока голоса моего не услышит. Все ж четверть часа пусть постоит без седла, но потом заседлай вновь! Потому что, как только кончится чепуха эта, — знаком указал он в сторону дворца, — я тотчас и отправлюсь в путь. В полночь либо на рассвете. Все понял?

— Будет так, как ты сказал, господин Ланселот!

— Ну то-то, делай свое дело!.. Ступай! — шлепнул он по шее коня, и вороной, весело дохнув на него, потрусил в конюшню. Ланселот секунду смотрел ему вслед, а потом с юношеским упоением представил себе высокую минуту прощания, которая станет вершиной праздничного пира, — минуту, когда отправится он наконец освобождать Мерлина, сразиться с Драконом.

В рыцарском зале, как всегда во время больших торжеств, пылали сотни факелов, на стенах развешаны были знамена и ковры. Каменный пол усыпали душистым сеном и полевыми цветами. На галерее музыканты перебирали струны лютен, пробовали, как звучат барабаны. Вдоль всех четырех стен зала выстроились воины с алебардами и трубачи с фанфарами, они застыли неподвижные, как статуи, глядя прямо перед собой, и лишь вполглаза — но зато с великим усердием — следили за главой музыкантов, дабы, когда вскинет он руку, быть начеку и по знаку его протрубить «внимание!» либо сыграть приветственный туш.

С шумом и громким говором входила в зал высшая знать королевства. Впереди всех шествовал Артур об руку с королевой, за ними, соответственно рангу, прочие важные господа. Под приветственные звуки фанфар Артур и Гиневра прошли к приготовленным для них креслам; Гиневра тотчас села и пленительно завертела прекрасной головкой, осматриваясь. Артур, огорченный тем, что не удалось удержать Ланселота при себе, окинул сумрачным взглядом общество, рассаживавшееся на сей раз не за круглым столом, и тоже опустился в кресло. Тут опять взвились фанфары, знатные вельможи в плащах — здесь все были без мечей — и прекрасные дамы разом вскочили с мест, свет факелов заиграл на поднятых кубках.

— За Артура и за Британию!

Когда замерла могучая, приправленная звонкими женскими голосами здравица, Артур встал. Все смолкли, воцарилась почтительная тишина, и хотя король говорил негромко, каждое слово его разносилось по всему залу:

— Высокородные дамы и вы, славные рыцари Британии! Все вы видели необычайный нынешний поединок. Признаюсь: поскольку я уж немолод, скорбь то и дело ко мне подступала, ибо думал я, что либо Галахаду, либо Ланселоту нынче суждено умереть. Слава небесам, вот они оба сидят среди нас, оба — целы и невредимы. Господин Галахад! Мне не сказать достойнее того, что ты сказал еще там, на ристалище. Тебя победил первейший рыцарь из бриттов, тот, кого ты же и обучил, и тебе не стыдиться сего, но гордиться пристало! Господин Ланселот! И твои слова, сказанные там, после ристанья, не ущемляют славу твою, но только лишь приумножают ее. Да, ты был достойным противником Галахаду, но в седле твоем восседало и счастье. Пусть же восславит сей кубок двух самых могучих воителей бриттов: Галахада и Ланселота! — Он жестом удержал фанфаристов, — Оба они мне равно любезны!