Кристина Тарасова - Карамель

Я решаю смолчать. Вижу высокие крыши и улицу Голдман и достаю две серебряные карты для оплаты.

— Нет, спасибо, не надо, — с пугающей улыбкой говорит водитель. — Я рад, что смог помочь тебе и довез до дома.

«Еще не довез», думаю я. «Как довезешь живой, тогда и поговорим».

— Я привыкла расплачиваться, — настаиваю я.

Мне не нравится, когда люди отказываются от того, что по праву принадлежит им. Мне не нравится, когда что-то идет не так, как должно.

— Почему вы это делаете? — спрашиваю я, разглядывая морщины на лбу мужчины. — Вам не нужны деньги?

— Деньгами не измеришь душевное богатство. Я помог кому-то и мне хорошо от этого. Раньше все люди были такие.

Сколько ему лет? Я пробегаюсь глазами по тканевому салону — уверена, что он не из управляющих; скорее всего, руководит какой-нибудь фабрикой или сидит в одном из офисных центров.

Мужчина ловит мой взгляд на себе — у него янтарные глаза, и, кажется, я застреваю в этой смоле. Лапки маленького насекомого вязнут, и через миллионы лет он будет обнаружен красивейшем инклюзом.

— Я привыкла платить, — говорю я и открываю дверь — он довез меня. — Мы в расчете.

Оставляю карточки на сиденьях и сбегаю.

На пороге меня ждет наша горничная. Постукивая каблуками о мраморный пол, я двигаюсь к дому, но у украшенной виноградной лозой арки оборачиваюсь. Машина улетает, и я запоминаю последовательность из букв с начала алфавита и цифр — такой автомобильный номер был зарегистрирован одним из первых в Новом Мире. А-12-Б-612.

— Как прошел день, мисс Голдман? — спрашивает служанка и открывает передо мной дверь.

— Возьми пальто, Миринда, — отвечаю я и протягиваю ей снятую верхнюю одежду.

Женщина принимает мое пальто и ждет дальнейших указаний.

— Свободна, — не смотря на нее, говорю я, и Миринда кланяется, после чего убегает в комнату-гардероб.

Все должно происходить по заученной или представленной ранее схеме, все должно идти так, как должно, нарушение — болезнь, нарушения — отрешение, нарушивший — изгой. Я никогда и никуда не тороплюсь, я хочу быть уверена в совершаемых мной действиях и знать заранее предполагаемый результат, иначе — крах.

Миринду наняли, когда я только родилась. Ее сухие руки, качающие меня в колыбельке в детстве, остались такими же сухими. Она, бывает, случайно задевает меня, когда подносит еду или постиранные вещи. «Неповоротливая Миринда!» — причитаю я. — «Поставь поднос на стол и уйди! Зачем ты меня трогаешь и мараешь? Не надо передавать посуду из рук в руки!». Ее кожа настолько темна, что в светлом доме, кажется, женщине совсем не место — она как грязное пятно на белой стене, как несуразная скульптура на фоне белых комнат. Миринда встречает меня со школы, готовит еду, прибирается, стирает — со всеми своими обязанностями справляется с присущей ей кропотливостью и ответственностью, пускай, периодически и выводит меня. Темно-коричневые волосы ее похожи на шоколад, который невозможно достать в нынешнее время; Миринда стройна; ее ключицы выглядывают сквозь полупрозрачную ткань воротника блузки. Она носит черный комбинезон с бархатными вставками и кружевом на рукавах.

В прихожей развешены зеркала в полный рост — я провожу руками по рубашке, приглаживая ее на талии — и десятки изображений повторяют за мной. Достать такие зеркала было затратно по оплате и трудоемко по существу, ибо заводы не функционировали уже четверть века, но у управляющих всегда есть свои привилегии. И я хочу, чтобы эта стабильность сохранялась после моего окончания школы, после того, как я куплю свою собственную улицу со своим собственным домом — я хочу зеркала в полный рост и уверенность в завтрашнем дне.

Захожу в ванную, смываю школьную грязь с рук и, облокотившись о мраморную белоснежную раковину, закрываю глаза. Слышу, как вода стекает, слышу капли, которые сползают вниз по трубе так же, как капельки пота по моей спине. Я тону?

— Мы ваши Создатели! — уверенно произношу я и поднимаю голову. — Мы будущее этого мира!

Я поправляю пшеничные волосы и выключаю воду.

Мы Создатели и мы будущее этого мира. Мы есть Новый Мир. Мы есть будущее и без нас его быть не может. Это нельзя забывать; это первая мысль при пробуждении и последняя перед сном — Мы Создатели. И я повторяю это как мантру каждую минуту моей жизни.

— Отец? — выйдя из ванной, кричу я и иду через большую арку в гостиную. — Отец, ты дома?

— Он ушел, мисс Голдман. — Следом за мной появляется Миринда.

— Если я захочу услышать тебя, Миринда, — я резко поворачиваюсь и смотрю на женщину около белоснежной стены — пятно, — я обращусь именно к тебе. Понятно?

Она ощущает мое недовольство и кланяется. Я прохожу к стеклянной стенке по центру гостиной, провожу пальцем по статуэткам из различных металлов, пытаюсь найти пыль или грязь — безуспешно; все идеально чисто. Вот, что случается, когда делаешь что-то, чего не должен, когда выдумываешь на ходу — ты сам себя ставишь в невыгодное для тебя положение.

— Свободна, Миринда, — выждав еще немного, говорю я.

Женщина кивает мне и убегает — испаряется, будто бы ее никогда и не было в нашем доме.

Я огибаю стенку, прохожу мимо белоснежных кожаных диванов к лестнице — перед ней небольшая дверка с крохотными, выложенными наподобие треугольников, зеркалами — они ведут в комнату Миринды, но я сворачиваю направо и поднимаюсь по ступеням. На меня смотрят семь дверей из темного дуба: три слева, три справа и одна в конце мрачного, обитого деревом, коридора, где никогда не горит свет.

Слева: жилая часть. Первая комната — спальня отца, вторая — матери, затем их общая спальня. Справа тоже: моя комната, сестры и одна свободная: в ней стоят старая маленькая кровать, кресло из бордовой кожи и стол из дуба. В конце коридора кабинет.

Я вспоминаю, что оставила сумку в прихожей и книгу соответственно там же. Решаю, что отец все равно не заметит пропажи, посему уверенно шагаю к кабинету и распахиваю дверь цветом темного бука; бордовые обои прячутся за книжными шкафами, а те, в свою очередь, несут невероятного объема коллекцию печатных публикаций. Я уверена, что отец собрал здесь все имеющиеся к сегодняшнему дню и сохранившиеся со времени до образования Нового Мира издания книг. Отец вложил много средств для своей коллекции и гордился ею больше, чем собственными детьми. Я смотрю на тонкий просвет, место которого должна занять взятая мной книга, прохожу по колючему ковру из шерсти какого-то уже давно вымершего животного и оказываюсь напротив круглого прозрачного стола. Кресло пустует. Окно тянется от пола до потолка по всей стене — думаю, что не смогла бы повернуться к городу спиной и сидеть за рабочим столом так; Новый Мир требует к себе большего внимания, Новый Мир требует своих Создателей, Новый Мир желает, чтобы все взгляды живущих в нем людей были прикованы к его величию.