Владимир Григорьев - Помиловка и электрон

Нам, советским материалистам, отвратительны гримасы корч отвратного героя данной криминальной конкретики. Но мы горячо одобряем это наказание по заслугам. Доступный любой кухарке наш материализм, фабриковавшим наши души с малолетства, только приветствует самобичевания глубочайше ошибочного идеализма на случае пришибленного молнией то ли Джона Смита, не то Ивана Кузнецова, в общем — Чарли Диллона.

Нам, законченным материалистам, каяться и кривляться перед Небом нет ни малейшей необходимости. В официальном итоге совесть наша чиста абсолютно и относительно, как цифра ноль. Нервная душеэнергия каждого из нас — явление хоть и природное, но прежде всего — общественное. Эта энергия, как земля и ее недра, — недвижимая собственность государства.

В Госплане гласно предусмотрено: каждый индивидуальный запас психоэнергии любого гражданина неукоснительно состоит на учете и переучете Минздравэнерго. В случае болезной порушки любой личности при выдаче медицинской чиновницей бюллетеня об утечке психоэнергии больного его могут подкачать допингом тонуса. Но это только в нашей милой сторонке материализма.

У них же приведенный здесь образец покаянного идеализма — документ разбазаривания национальных припасов всеобщей системы психоэнергетики.

Наш же Кодекс морали зиждется на экономии нервной мощи всех и всея, и теперь даже извиняться друг перед другом нет нужды. И в этом крепкий залог нашей уравновешенности и общего веселья. Мы добродушны, а вот ихнего Джона Смита по имени Чарльз Спенсер Диллон пронзило электрической молнией!

Чарли чудом разлепил веки и уставился на небо. Ура! Двуспальная спина очнувшегося богатыря покоилась вновь под лазурным небосклоном при солнышке, аппетитном, как блин в масленицу. От гнилой звездищи и помину не было. Со стен приветливо кланялись пальмы. Чарли на радостях хотел вспрыгнуть, но не удалось. Тело ломило, в башке гудел шум. Все же он подполз к платежной Бочке, нашарив на ней склянку допотопной валерьянки, стакан минералки. Накапал, глотнул. Сумел приподняться и повернулся к зеркалу. На рубашке у сердца зияла обугленная дыра.

— Черт, сообразил хоть вовремя пиджак скинуть. Документы в кармане не прогорели, целы! — он легко вздохнул, усмехнувшись на валерьянку. Впереди ждал зал Неразгласки. Там-то он задаст перцу битому нутру по пиджаком. Мимо Неразгласки не пройдем, ангельски поправимся там.

Мы, всеобщие россияне, привыкли понимать под ангельским даром по утрянке любую адскую смесь под соленый огурец, мы с сочувствием вообразим, пожалуй, что и Чарли в своем зарубежье пригрозил своей утробе подобием чудовищного российского рецепта. Ну, не самогонкой, прости, Боже, пугнул битый громом и молнией мятый организм, а скажем, шампанским пополам с виски. А вдогонку фужером боржома! С салатом из краба. И тут наше простецкое понимание выздоровления поставило бы больного Чарли в тупик. Не сама заурядность пожелания дернуть стаканчик-другой замутила бы подсознание Чарли. Но при чем тут эта муть? Здесь же в наличии эликсир «Далай-Лама», атомный декохт с моментальным полураспадом «Воскресенье», извлечения из философского камня, капельки «Пот Анаконды»: изыски лазерной фармакологии в миллиграммах пыльцы. Вот это да, свежит насквозь, замолаживает моментом. Куда там варенухе, самогонке, бишь, или «Кристаллу» из техспирта. В зале Неразгласки выходец из мучительной Исповедальни под умным наблюдением бармена, по совместительству бакалавра наук, под наблюдением выходец становится бодр, шутлив и сыт. Ты отведаешь унцию омаров, блюдо крабов, зажуешь рябчиком. Моложавостью и благоуханьем разит от безгрешного теперь клиента на выходе из Киберии. Но пока что Диллона мутило. Напяливши на себя смокинг с плечиков, бывший покойник припомнил о кнопке уничтожения личной записи. Ткнул пальцем, промахнулся, получилось фрагментарное воспроизведение самого себя. Выслушал. Прелестно! Сойдет. Но желудок свело спазмой, и он, пришлось, наведался в туалет. Ну, сходил, вернулся и нервно ткнул куда-то на пульте в кнопку аннигиляций показаний. Тут же изъял стертую дискету выкинуть в помойку. И тут же рванул праздничный аккорд марша с выходной двери. И Джон под марш шагом бывшего морского пехотинца замаршировал на свободу.

Автоматика в Киберии безгрешна, тыкай только пальцем в кнопку по желанию. Хоть дубль поминальный заказывай. Но Джон ткнул куда-то и теперь хотел только вон, где кабак «Неразгласка» с драгоценными коктейлями.

Над головой полыхнуло документальное помилование «ПРОЩЕН!», а среди пальмовых куще родничком кроется калитка на выход. Очищен! Чарли нашарил на стене с пальмами, нажал, фонтан отвалился наружу, и он вывалился наружу.

Не каждому пациенту Киберии светит «Прощен!» и дует в спину прощевальный марш. У какого грешника вошь на аркане, тот и без музыки отбрящется. Козью морду из угла, может, и посунут бессеребренику, а если музыку дадут — только погребальную, реквием какой. Но побирушек почти не водилось среди прихожан. Небогаты только приличные. А вот те, у кого всего барахла навалом, — от них Бочка Помиловки и трещит по швам.

Чарли крепко хлопнул за собой родниковым фонтанчиком с пальмами, замок двери щелкнул оглушительно. В просторах кабака Неразглашенки сегодня табунилось много пришлых. Зевак. Свободных столиков с десяток всего. А «Неразглаской» ресторан поименовался потому, что здесь никто уж не болтал о криминальном, вывернув душу в Исповедальне. Посторонние же располагались за столиками как в кинозале: поглазеть на подлинных персонажей, дающих Голливуду сюжеты, доходы и образы для лепки своих неотразимых кинозвезд.

— Давка. Автобус! — хворый Чарли поморщился и взгромоздился на стул у прилавка. Тут же возник бармен-бакалавр.

— «Ламу» мне. «Далай-Ламу», наперсток. «Анаконду», ну и еще, сами смекайте. Все грехи мне аннулированы. Да, черт, первым делом фужер шотландского…

Мигом распорядившись с фужером, бармен повозился с замком массивного сейфа, изъял капсулу и выплеснул дозу сокровища в рюмашку. Чарли торжественно, парадно просмаковал атомное зелье на сотню тысчонок за наперсток, наполнился мощью и хладнокровно огляделся. Да. прорва праздношатающихся, охочих до чужого горя. Наслаждение тонкое! И тут еще важная деталь: некоторые из платных прихожан в припадках разгульного гурманства на свое усмотрение выдергивают из дискет саморазоблачений фрагменты своего чистосердечия — юридически нейтральные — и пускают записи в динамики Неразгласки. Нате! И сами слушают за столиками, погружаясь в воспоминания, и зал вместе, пресытившийся голливудской дешевкой видиков, внимает молча.