Филип Фармер - Т. 11. Любовь зла. Конец времён. Растиньяк-дьявол

— Я удивлен, Джек, — заметил архиуриэлит, — твоим признанием, что многоложцы похитили свое отродье из-под носа уззитов.

— Если я, как истинно верносущный, и могу гордиться чем-то, то это качество — честность, — ответил Кандельман. В первый раз за все время обеда голос его обрел какое-то выражение. — Я ничего не пытаюсь утаить, как требуют от нас писания Сигмена, да будет верно имя его во веки веков.

Мысль, копошившаяся в темной глубине сознания Лейфа, внезапно обрела форму.

— Кандельман, — спросил Лейф, наклоняясь вперед, — а как выглядели те четверо?

Уззит моргнул.

— О чем вы?

— Не показались ли они вашему человеку странными… может быть, иностранцами?

— А почему вы спрашиваете?

Лейф откинулся на стуле.

— Сначала вы ответьте.

— Шиб. Мне сказали, что эти четверо были очень светловолосы и лица у них были непропорциональные — орлиные носы с очень широкими ноздрями, толстые губы. Глаз их он не видел, но у девчонки глаза были бледно-голубые.

— Ах так, — протянул Лейф.

Те самые четверо, что пытались забрать его с собой сегодня утром!

— Да, а что? — спросил Кандельман.

— Ну, если они действительно французы, живущие в катакомбах — и если этот Кюз не легенда, — то они должны отличаться по виду от современных парижан, потомков исландцев. Конечно, французская кровь еще сохраняется, не все французы вымерли во время чумы Судного дня. Но потомков выживших через столетие завоевали и поглотили исландцы.

— Возможно, они и были иными, — заметил Кандельман. — Не знаю. Никогда не видел фотографий до-чумных парижан.

— А французского вы не знаете?

— Нет. Я уззит. Если мне нужна справка, я обращусь к специалисту. И позволю заметить, — теперь Кандельман наклонился вперед, губы его шевелились, как рачьи клешни, — что Жак Кюз не миф и не легенда. Он живет в лабиринте подземных ходов, в заброшенных туннелях метро и еще более глубоких ходах парижской канализации. Организацией своей он управляет из тайного штаба, но порой — я убежден в этом — появляется на поверхности.

Сколько раз я объявлял на него охоту, сколько людей снимал с заданий и отправлял вниз — с собаками, фонарями и автоматами. Мы закупоривали мили туннелей и заполняли их газом. А потом находили только мертвых крыс.

— Разве не нелепо предполагать, что французы веками могли жить и плодиться в этих норах, сохраняя свой язык и надеясь вернуть свою страну себе? — спросил Лейф.

— Так действительно может показаться, — согласился Кандельман. — Но то, что Жак Кюз жив, доказывает обратное.

— Когда вы узнали о нем?

— Несколько лет назад нам удалось схватить пограничника из Корпуса Холодной Войны. Прежде чем он успел раскусить ампулу с ядом, которую вставляют им в фальшивый зуб, один из моих людей отстрелил ему челюсть. К сожалению, придя в себя, разговаривать он за отсутствием языка не мог.

Зато мог писать. После обычной процедуры убеждения он, посопротивлявшись для виду, согласился отвечать. Писал он алфавитом Пограничья, что лишний раз убедило меня в его происхождении. Но, написав два слова, он остановился, показывая на них снова и снова, пока я не понял, что он хочет услышать их произнесенными. Смысла этих слов я не понял, а потому вызвал козла [22] Козл — квалифициант общих знаний, лицензированный. по лингвистике. Тот озадаченно глянул на них и произнес вслух.

Очнулся я в больнице. Висок мне пробил осколок черепа пограничника, и мне очень повезло, что я не умер на месте. Потом из разрозненных отчетов я уяснил, что произошло. Кроме яда в зубе шпион нес в своем черепе маленькую, но мощную бомбу. Эти два слова служили детонатором.

Он обманул нас. Осколки черепа разлетелись с такой силой, что трое стоявших поблизости были убиты на месте, включая лингвиста. Бумагу залило кровью.

Но у меня превосходная память — это профессиональная черта. И я помню роковой ключ. Это было имя Жака Кюза. Обратите внимание — обычно я произношу это имя на исландский манер. Никогда не знаешь, не окажется ли твой собеседник шпионом и не взлетите ли вы оба на воздух.

После этого я и начал связывать вездесущие инициалы J. С. с Жаком Кюзом, чье имя по-французски начинается именно с этих букв — Jacques Cuze. Кроме того, в одной из комнат, устроенных в заброшенной канализации, я нашел исписанный клочок бумаги. Козл по лингвистике перевел мне его с французского. Это оказалась пропаганда против союза Гайяак, призыв вернуть власть в стране народу, которому она принадлежит по праву — а вождем этих последних французов, обитающих, как крысы, в подземельях, назывался Жак Кюз!

Даннто нервно хихикнул.

— Можете насмехаться, сколько вам угодно, — произнес Кандельман. — Но я убежден, что нападение на госпожу Даннто спланировал J. С. И что, пока он не окажется пойман, ваша жизнь в опасности.

Выслушав Кандельмана, архиуриэлит рыгнул, прикрыв рот ладонью, и только тогда ответил:

— Я рад подвергнуться опасности, если тем я тружусь на благо церкводарства и приближаю временной приход Предтечи.

Даннто прервался на мгновение, чтобы откусить от бутерброда с муравьиным паштетом, и продолжил:

— Конечно, для нас, уриэлитов, значение слова «временной» остается спорным. Некоторые полагают, что оно не подразумевает физического прибытия Сигмена, да будет верно имя его, в наш мир. Возможно, он придет в каком-то ином смысле, и слово «временной» следует понимать эзотерически. Насколько я помню, сам Предтеча никогда не употреблял слова «приход» в своем «Времени и мировой линии» — он говорил «явление», а это, согласитесь, может означать не только прибытие.

Возможно, странствия Сигмена следует понимать не как реальные путешествия во времени, а как путешествия аллегорические. Тогда те, кто сейчас поднимает шум вокруг Конца Времен и ждет фактического появления Исаака Сигмена, в Конце Времен будут очень разочарованы.

Вполне может оказаться, что в Конце Времен союз Гайяак и его церкводарство одержат победу над всеми странами земли, власть наша распространится на всю планету, сокрушатся ложные верования и власти, и церкводарство восторжествует. Тогда можно будет воистину сказать, что Сигмен явился и остановил время, ибо наступит истинный покой и прекратятся вечные перемены, признак варварской, звериной натуры других народов.

Все это время Кандельман нервно ерзал на стуле и перебил архиуриэлита, едва тот сделал паузу:

— Абба, я истинно верен вам и церкводарству, которое вы представляете. В этом нет сомнений. Но мне больно слышать от вас речи, граничащие с многоложеством. Было время, когда аллегорическая интерпретация писаний Предтечи не могла даже сорваться с уст истинного гайяакца — иначе тот живо отправился бы к Ч.