Анастасия Баталова - Исполнитель желаний (СИ)

— Профанация… Демагогия… — сказал Эрн вызывающим тоном, — жалкие попытки оправдать собственное распутство. Накапливающуюся энергию не обязательно стравливать именно этим способом. Её можно поднять выше, очистить, облагородить. Пустить на творчество, или ещё на какое-нибудь полезное дело. Вон, как монахи-отшельники. Воздержание нисколечки не вредно для организма. Просто все вы, инквизиторы, извращенцы.

— Что?! — Кирочка разозлилась, причем сильнее всего задело её именно слово "инквизиторы", — да ты хоть знаешь о чём говоришь?

Эрн молчал, глядя на неё недобро сияющими глазами. Выводить его из себя, вообще говоря, было опасно для личного благополучия, в некоторых случаях даже для жизни, но… в должной степени рассердиться на любимую девушку, чтобы навлечь на неё более или менее серьёзные неприятности, довольно трудно, да и, скажем прямо, как-то не по-джентельменски. Поэтому, Кирочке, вероятно, сошла бы с рук даже пощёчина, или ещё что-нибудь в таком роде…

— У нас нет даже смертной казни для колдунов и ведьм, — продолжала она обиженно, — Её отменили больше пяти столетий назад. О какой инквизиции ты говоришь? Мы вас скорее защищаем, от вас же самих, да, да, чтобы вы не устраивали повсюду магические беспорядки и не сносили друг другу головы в ваших чумовых поединках… Кроме того, мы ограждаем простых граждан от излишней информации о безграничных возможностях тонкого мира… Не всем полезно это знать. И охраняем их покой от всевозможных проклятий, дурманов и вредного сглаза…

Эрн водил указательным пальцем по столу, повторяя ноготком причудливые узоры древесины.

— Я не проклинал никого, — сказал он наконец, — Если это и вышло, то случайно. Я не могу до конца контролировать свою силу, она слишком велика, и в некоторых случаях мои прорвавшиеся негативные эмоции могут причинять разрушения… Так у всех.

— Просто у тебя это проявляется особенно ярко, — саркастически заметила Кира, — жил человек спокойно, не понравился чем-то тебе и помер. Так?

— Вроде того… — смущенно согласился Эрн.

— Но так же нельзя!? — возмущенно воскликнула Кира, хлопнув по столу ладонью, — рядом с тобой и я превращаюсь в пороховую бочку. Стоит, к примеру, случайному мужчине на меня как-нибудь не так с твоей точки зрения взглянуть, не говоря о том, чтобы дотронуться, и он уже покойник. Что мне теперь, монашкой жить?! — она выразительно сверкнула на него своими огромными антрацитовыми глазами.

В её вопросе и взгляде не было, да и не могло быть ничего, кроме гнева, но Эрн вдруг покраснел, точно от неприличного намека. Он опустил свои длинные ресницы-лепестки и ничего не отвечал, продолжая водить тонким пальчиком по столешнице так, будто это занятие невероятно его увлекало.

Кирочка смотрела и как будто видела мальчишку в первый раз. В треугольном просвете расстёгнутого рубашечного воротничка точно лепесток магнолии среди листвы виднелось то удивительно нежное даже у брутальных мужчин место, переход от основания шеи к груди; той весной Эрну минуло шестнадцать, он был влюблён, и в свете этого обстоятельства его очарование обретало для Кирочки вполне определённый смысл… Ведь если бы она не была офицером Особого Подразделения, а он — колдуном апокалиптической силы, и им довелось встретиться в другом месте и в другое время… всё могло бы сложиться иначе… гораздо проще.

Прежде такая мысль никогда не приходила Кирочке в голову, а теперь она ужаснула её. Эрн до этой поры казался ей ребенком, она воспринимала его склонность к ней как нечто не вполне серьёзное, как игру, как невинное увлечение, и внезапное осознание того, что он способен испытывать те же чувства, какие испытывает взрослый мужчина по отношению к женщине, внушило ей отвращение.

— Так что же нам делать? — повторила Кирочка уже не так грозно; гнев сменился растерянностью, она вдруг искренне посочувствовала Эрну, ведь он ни в чём не виноват, это так естественно в его возрасте — влюбиться и ждать от любимой встречного порыва, мысленно требовать от неё верности и такого же сосредоточения на любви всех мечтаний, тревог, надежд, какое испытываешь сам…

Но почему-то именно от Эрна Кирочка не могла принять эту волнующую данность природы; он был прекрасен настолько, что страшно было к нему прикоснуться даже со знанием, что она имеет на это полное право; он был всемогущ, и мысль, что ему дана власть на нею точно так же, как и над всей остальной материей, была для неё невиносима, она чувствовала себя крохотным камушком у него на ладони, который он случайно подобрал и по прихоти судьбы счёл красивым, но в любой момент может выбросить в море, если он ему надоест или приглянется другой…

Кирочка продолжала смотреть на Эрна, с болью вдумываясь в пронзительное совершенство его черт, ощущая острее собственную ничтожность в свете этого совершенства, любуясь и терзаясь.

Он сидел не поднимая глаз, цветя нежными розами щёк, трепеща от смущения перед своим первым смутным сладостным желанием…

— Ты же понимаешь, что это невозможно, Эрн, — сказала она наконец, гордо признавая за собой право камушка на ладони оставаться независимым и неуязвимым.

Он так ей ничего и не ответил, порывисто выскочил вдруг из-за столика и побежал к выходу из кафе, туда, где за стеклянной дверью стоял в распахнутом длиннополом чёрном пальто и неторопливо курил, щурясь на яркое солнце, Крайст.

ГЛАВА 8

1

Когда Кирочка пришла принимать смену у Крайста на кухонном столе лежала роза. Яркие лучи солнца из-за шторы падали на нежные раскрытые лепестки таким образом, что просвечивали их насквозь, отчего казалось, будто бы цветок светится изнутри, источает мягкое розовое сияние.

— Ты собирешься на свидание, Крайст? — крикнула Кирочка в комнату, — Желаю тебе удачи!

— С чего ты взяла? — удивился Билл, возникший на пороге кухни.

— А разве это не твоя роза?

— Нет.

Кирочка задумчиво приподняла цветок со стола. Роза была длинная, пышно распустившаяся, с крупной тяжёлой головкой. На упругих сочных лепестках поблёскивали мелкие капельки росы — её как будто только что сорвали в саду — столь свежий цветок — редкость в магазинах большого города.

Осторожно держа розу за крепкий стебель, чувствуя её тонкий сладкий аромат, она невольно вспомнила другую, подаренную Сашем Астерсом, восхитительно и страшно бордовую, как зрелое вино или кровь…

Крайст куда-то исчез, а вместо него рядом с Кирой возникла хрупкая фигурка Эрна.

— Это тебе, — прошептал он, и щёки его, зарумянившись, затмили нежностью и свежестью своей красоту розовых лепестков, — от меня…

— Где ты её достал? — спросила Кирочка строго, — Наколдовал?

Эрн кивнул.

— Я не возьму.