Юрий Силоч - Союз нерушимый...

Коробки с патронами Фёдорыч вытащил из бездонных карманов старых камуфляжных штанов, но те, несмотря на уменьшение веса, всё равно отвисали едва ли не до щиколоток.

— Спасибо! — улыбнулся я завхозу и, собрав в охапку снаряжение, потопал к ближайшей лавочке — деревянной, отполированной десятками задниц.

Спустя ещё час я, облачённый в броню, вооружённый до зубов и посвящённый в план штурма, шёл по высокому тёмному туннелю в молчаливой компании «Альфовцев». Сегодня дежурили уже знакомые мне по предыдущим операциям ребята. Все они — и так, как на подбор здоровенные — из-за тяжёлой брони выглядели натуральными Гаргантюа. Фёдорыч таки впихнул им всем «четвёрочку». Спорное решение: чёрт его знает, что там эти сектанты у себя в подземельях понастроили и понарыли, а если застрять в узком лазе или быть погребённым под завалом — никакая сталь не поможет. Впрочем, от огня в упор она защитит — это точно.

В сырой полутьме горели огоньки сигарет. Обычно весёлые и дружелюбные здоровяки сейчас, как и перед любой операцией, были мрачны и собраны. Хохмить пытался только самый молодой — тот, что отловил меня в раздевалке, но его никто не слушал. Остальной народ подобрался тёртый и, потому, немногословный. Гул прогреваемых двигателей вертолёта слышался издалека, но когда мы подошли поближе, тут же стих и вернулся к своему обыкновенному негромкому жужжанию.

Чёрный «Ми-2028» перемигивался габаритными огнями и медленно вращал лопастями. Загрузились, не торопясь и не толкаясь, но споро и без задержек. Привычно так. Буднично. Я почувствовал отголоски боевого азарта.

Дурацкое чувство. Волнение усиливается, и ощущение это тягучее и туманящее разум. Но растёт и ширится оно лишь до тех пор, пока не прозвучит первый выстрел: тогда ожидание закончится — и настанет пора делать свою работу. Причём делать лучше, чем плохие парни с пушками по другую сторону баррикад.

Внутри вертолёта горело лишь аварийное красное освещение, в котором ничего нельзя было рассмотреть. Шелест и жужжание сменились свистом винта, набиравшего обороты. Я пристегнулся и откинулся на спинку кресла, рядом со мной тем же самым занимались бойцы — щёлкали пряжки, затягивались с шуршанием ремни, поскрипывало снаряжение, лязгало оружие.

— Готовы, — отрапортовал командир, безликий из-за шлема с затемнённым забралом. Вертолёт плавно поднялся вверх, и у меня в ушах застучали барабаны битвы. Не хватало музыки: в прошлой жизни такую обычно вставляли в фильмах, когда компания крутых ребят собиралась на задание. Что-то небыстрое, но ритмичное и очень тяжёлое, чтобы хотелось замедлить время: все замедленные моменты под тяжёлую музыку выглядят круто.

Я заговаривал сам себя до тех пор, пока не понял, что полёт уже почти закончился — в микроскопическом иллюминаторе проплыла ярко освещённая Останкинская башня, на вершине которой развевалось алое полотнище с серпом и молотом.

Голос пилота, прозвучавший в голове, лишь подтвердил эту догадку:

«Две минуты».

Спецы подобрались в предвкушении высадки.

— Надеюсь, никому не надо напоминать, чтобы доступ к Сети в мозгах отключили? — спросил я.

Никому. Чёрные фигуры молчали в ожидании команды на выход — как статуи. Статуи, готовые в любой момент ожить и сеять смерть.

— Пошли! — захрипел динамик на потолке. Аварийные лампы загорелись ярче и завращались, словно разбрызгивая по бортам и полу кляксы красной краски. Я вытянул длинный трос, прицепил карабин к поясу и собрался высаживаться — последним. Открылись люки, и спецназовцы с неправдоподобной для их комплекции быстротой начали выскакивать прочь. Я последовал за ними. Москва переливалась яркими огнями, но под нами расстилалось многокилометровое пятно абсолютной темноты, словно мы прыгнули в чёрную дыру.

Впечатление усиливалось из-за того, что это пятно окружала то и дело пускающая голубоватые разряды изгородь — как на набережной Москвы-реки. Лишь оказавшись на раскисшей из-за дождей земле и включив тепловизор, я увидел вокруг себя корявые силуэты деревьев. Вдали белело круглое строение с большими окнами, очевидно, старый вестибюль метро «Ботанический сад».

Спецы сразу же выстроились в боевой порядок и направились вдаль от станции — туда, где в земле зиял огромный провал, ведущий во тьму. Счётчик Гейгера возле него громко затрещал, что было неудивительно: тут куча металла, впитывавшего в своё время радиацию, как губка. Вокруг нас что-то шуршало палой листвой — скорее всего, ветер, но один раз в поле зрения промелькнула и пропала какая-то серая неясная тень, заставившая меня крепко вцепиться в дробовик.

В кровь поступало всё больше адреналина, а барабаны войны в голове звучали громче и ускоряли ритм. Мы спустились на дно старого туннеля метро, и бодро, но соблюдая осторожность и внимательно глядя по сторонам, двинулись вперёд. Спецы сперва старались не шуметь, но это было бесполезно: туннельное эхо усиливало каждый шорох.

Как же тут воняло! Мертвечина, гнилая вода, плесень и непередаваемый аромат отсыревающей штукатурки. С потолка капало, под ногами хлюпало, и чавкал мох. Туннель шёл под уклон, и туда, в темноту, тёк небольшой ручеёк. Отовсюду торчали куски арматуры, по земле змеились толстые кабели, ранее висевшие на стенах. Кое-где встречались небольшие обвалы, но в целом ничего особо ужасного. Один раз на путях встретились остатки баррикады, за ней обнаружился небольшой столик, пара стульев и железная бочка, изнутри покрытая сажей.

— Рации у всех включены? — спросил командир, и я, устыдившись, незаметно вставил в ухо гарнитуру.

Мы спускались всё дальше и дальше, как казалось, в самый ад.

— И чего их раньше не выкурили? — пробубнил рядом со мной тот самый молодой спец.

— Анекдот про неуловимого Джо слышал? — усмехнулся я.

— Ага. Вот только не пойму, у них правда там… — он сделал паузу и страшным шёпотом произнёс, — …троцкизм?

Я громко фыркнул, и командиру, повернувшемуся ко мне, не потребовалось поднимать забрало, чтобы я понял, как именно он на меня посмотрел.

— Нет у них троцкизма. Зато есть толпа идиотов. Инвалиды и ветераны войны собрались в одном месте и ударились в религию. Причём ударились, похоже, головой, потому как они против любой электроники и, ходят слухи, что ещё и поголовно без причинных мест.

— Да ну! — не поверил боец. — Серьёзно, что ли?

— Совершенно, — кивнул я. — Правило такое. Искупление или что-то вроде. У них же от религии мозги набекрень. Вот и живут.

— Ого! — удивился сапёр — могучий мужик, шедший рядом со мной с полным рюкзаком взрывчатки. — Что же они там жрут?

— Да чёрт их знает, — пожал я плечами. — Сам удивляюсь. Иногда выходят на поверхность в костюмах химзащиты, подстрелят пару ворон и назад. Смешные.