Марика Становой - Рождение экзекутора

Хорошо, что Фари перевели в Плодовый Сад. На самом-то деле она совершенно безобидная. И, может, взрослые женщины-ирере не будут так глупы, как эти неоплодотворённые курицы?

Крошка хихикнула: вот же идиотки, нашли для своих пакостей самую слабую! Попробовали бы напрямую поприставать к экзекутору!

Сейчас еще пережить кормёжку чудовищ, потом по расписанию прогулка в саду, а потом надо переодеваться в официальные одежды и тренировать танцы, опять еда, вышивание. И вот уже ночь и муженёк.

Ильдис завязала ленты внутригаремных, обшитых длинным мехом туфель, и Рошса, одетая в многослойные воланчики и рюшечки и с высокой причёской на голове, пошла завтракать.

В первый день во дворце, желая быстрее добраться к свадебному столу и морща нос над словесными и физическими реверансами, Крошка не ожидала, что совместная еда пятидесяти девиц станет столь тяжелым испытанием.

За полтора имперских месяца, прожитых в Цветнике, Крошка так и не смогла решить, что хуже: прислуживать Дитсайрсу, ковыляя в жестких котурнах и умирая от голода, церемонно склевывать крупинки, высасывать по каплям разбавленный сок, время от времени исчезая в комнате отдыха, или вроде бы спокойно сидеть на высокой табуретке за полукруглым столом и неторопливо, и вдоволь вкушать с соседками по любви и семье. Кормиться. Поглощать.

Экзекутор не имел права есть на публике. Экзекутор, сопровождая Джи безмолвной тенью на встречах и банкетах руководства Империи, питался где-нибудь в одиночестве и за углом. Но оставаясь с Крошкой вдвоем в домашней обстановке, Джи часто сажал её за стол вместе с собой, следя, как строгий учитель, за соблюдением протокола приёма пищи.

Джи ел совершенно бесшумно.

А тут: мласк, чафк-чафк, бульк-хлюп. Утонченные наследницы великих родов шмыгали носами, рыгали и чавкали. Ковырялись в еде руками, засовывая по несколько кусков в рот зараз. Жир, соусы и подливки капали на стол, текли по рукам. Брызгали надкушенные фрукты, сыпались крошки от жареных корочек. При этом девицы болтали, хихикали и вертелись без остановки, сопровождая каждый глоток комментариями и воспоминаниями, что они ели в прошлый день, месяц или год, описывали ощущения от блюд и напитков.

Отвращение захлёстывало с головой. Крошке казалось, что причмокивающие и лопочущие уродища бьют её по лицу мокрыми тряпками. Она зажималась, мрачно и деловито набирала еду, молча и быстро глотала, механически наполняя желудок. И снова нарушала ритуал, сбегая из-за стола раньше времени, удирая от греха подальше…

Мерзкие дуры! Крошка отодвинула табуретку и вышла в сад. После завтрака прогулка, потом танцы и нудное вышивание в ткацкой, опять с бесконечными разговорами. Но она успеет побыть одна и в относительной тишине.

Битерере долго будут сидеть за столом, поддерживая необходимые им великосветские церемонии, а двадцать дней назад открыли внутренний парк, неприступный для гуляния зимой. Сразу после завтрака в нём никого.

Прямо перед террасой на плакучей иве изумрудные листья уже как игрушечные ножи: играют в легком ветре, показывают серебристую изнанку. Вечнозелёные восковые кусты алемардии окрасились розовым — в пазухах листьев набухли сочные бутоны. По разогретым плиткам дорожек перебегают с одного лужка на другой проснувшиеся ящерицы-щерицы. Неожиданно останавливаются, раздувают красно-желтые пузыри на горле и хлещут хвостами, привлекая партнеров. Пришла весна, и щерицы заняты пожиранием бутонов алемардии и поисками любви.

В это время тут тихо и прекрасно. Садовница, работающая только по утрам, сейчас стояла на раскладной лестнице за прудиком и подравнивала ветки эбеновых яблонь за беседкой. Скоро она незаметно исчезнет до вечера, чтобы не мешать битерере наслаждаться красотой Цветника.

Рошса спустилась по широким каменным ступеням на полосатую площадку, куда стекались вымощенные цветными плитками тропинки, и пошла по крайней левой — небесно-голубой, с синими прожилками. Там, за группой пирамидальных клёнов, была видна рощица земляничных деревьев с бордовой гладкой корой, светящейся сквозь светло-зеленую дымку однодневной листвы. Там её любимое место. Жалко, Фариссу забрали, но она рада, что смогла сделать доброе дело. Истинно доброе: убив одну жизнь, она помогла зародиться двум! Если клиницистки ничего не напортачат, то у Фариссы будет двойня! О, как все тут бегали, выпучив глаза! Но проверка подтвердила, что детки от Дитсайрса, это было и правда смешно.

Какие же они тут дуры, сплошные дуры! Фарисса тоже дурочка, но милая и добрая. Как она переживала, что из-за этих коров недойных размолотила косметику и алтарь Лардарошсы! Будто ей нужна косметика. Но статуэтку Джи не разбила, хотя религия — это же глупо! И в отличие от их выдуманных богов, её Бог живой. Символы для неё не важны. Она знает, что её Бог и так всё всегда видит. Когда хочет.

За раскидистыми земляничными деревьями возвышалась скальная горка — каменные абстрактные скульптуры, составленные из природных и искусственных обломков минералов. Коллекция художественно набросанных плит, разновеликих валунов, камешков и даже песка из ракушечника. Крошка прошла по серо-голубым розеткам медвежьих ушек, обрамляющих тропу, и, прыгая с камня на камень — чтобы не повредить сделанные граблями узоры на песке — добралась до первой из плит.

Осторожно ступая, обогнула нагромождения. Казалось, что некоторые обелиски неуверенно балансировали в ожидании ветра, чтобы наконец упасть.

На «троне» — черной плите с искрами кварца, обращенной на восток, свернулась вольными кольцами толстая шипастая змея. Крошка задумчиво присела. В Цветнике не было никаких животных, если не считать тонких щериц с полуметровыми хвостами, которые шустро бегали по стенам и лопали насекомых, состреливая их тоже полуметровым языком. А насекомых по весне вылезло тучи: тараканы с ладонь, вальяжно марширующие коротконогие кузнечики и какие-то особо жирные гусеницы, регулярно вызывающие визги битерере.

Полусантиметровые рыжие шипы ржавыми гвоздиками торчали по всему телу змеи. Каждый шип окружало колечко из бурых плоских чешуек, а поперек разбегался тонкий узор из круглых желтых бусинок. Змея была очень красива.

Крошка прицелилась и быстро схватила змею за шею, приготовившись уколоться о колючки. Но шипы оказались пружинящими, как резиновые! Крошка сразу овладела разогретым сознанием змейки и проглядела ее изнутри. Змея была ядовитой. В пасти прятались выстреливающие вперед зубы, а широкая, почти прямоугольная голова наполнена ядовитыми железами.

Рошса села на теплый черный гранит, оперлась о мелковыщербленный базальт за спиной и, держа на руках тяжелую и упругую змею, подставила лицо солнцу. У змеи одна мысль: тепло и мягко… Хорошо и тепло. Змея не волнуется, что заползла туда, где нельзя быть. Змея живёт прямо сейчас, не думая ни о чём. Ничего не зная. Змее сейчас хорошо. Хакисс расслабилась, пытаясь проникнуться змеиным восприятием, растягивая мгновение общности и спокойного наслаждения.