Армин Кыомяги - Луи Вутон

Часа через два меня разбудило хриплое карканье. Сев в кровати, все силился понять, где я и кто я. «Мама?». Молчание. Она что, ушла на работу? «Мама?». Встал и пошел в туалет, справил нужду и тут уловил запах блинов из кухни. «Мама?». Прошел на кухню, сел на табуретку, посадил перед собой на стол слоненка, и стал ждать. «Мамочка печет блины, Баду. Сейчас будем есть. Ты тоже хочешь с клубничным вареньем?».

В озере умываться уже почти невозможно. Сегодня утром, стоя синими ногами с завернутыми до колен штанинами в ледяной воде, я изучал странные следы, отпечатавшиеся в прибрежной тине, точно такие, какие на днях я видел на парковке. Заметил, что куча пойманной летом рыбы, которую я свалил под кустом, бесследно исчезла. Чертов пеликан. Удивительно, что до сих пор он мне нигде не попался на глаза. Он что, приходит сюда по ночам? Следы, похоже, довольно глубокие. Какой-то перекормленный ночной пеликан?

Брызнул парочку раз подмышки и в лицо. Если так пойдет дальше, моя личная гигиена полетит вместе с последними перелетными птицами зимовать в южные края. Вспомнился давно виденный в интернете снимок – один пыльный старец в Иране на протяжении шестидесяти лет ни разу не мылся. Если б фотографии могли передавать запахи, я бы наверняка задохнулся от вони. Старец достиг той степени немытости, что даже мухи уважительно держались от него подальше, считая, видно, игрой своего воображения. Слишком красиво, чтобы быть правдой.

Собственно, это мытье вовсе не такая уж неразрешимая проблема. С успехом можно помыться и под сильным дождем. Прихватив свои шампуни и гели, забираюсь на крышу и встаю под самый большой на свете душ. Потом быстренько растираюсь насухо полотенцем – и все. Очень просто. А на случай, если небесные краны заклинит или они засорятся, я притащил на крышу и выставил в длинный ряд ведра.

Сегодня после череды дождливых дней погода неожиданно наладилась. Умеренный южный ветер к полудню очистил небо, так что я смог, предварительно озаботившись солнцезащитными очками Rey-Ban, поприветствовать своего старого доброго рабовладельца.

В такой день грех сидеть в четырех стенах. Вновь проснувшийся во мне собиратель нашел в одном магазине корзинку, в другом каталог грибов. Собрал в рюкзак немного съестного и напитков, отнес на руках в машину свою любимую женщину.

Сначала ехали по дороге на Питер, с первого же большого перекрестка повернули налево, чтобы держаться поближе к прибрежному сосняку. Вспомнились детские годы, когда мы с бабушкой и дедушкой в Пярнумаа гуляли в таких же сосняках. В этих прозрачных лесах было легко и удобно двигаться, никаких тебе утомительных зарослей густого кустарника, под ногами надежная почва, она не проседает, не пытается исподтишка засосать тебя, как это бывает в иных заболоченных березняках. Картины из прошлого непроизвольно всплывали из глубоких закоулков памяти, словно старые потускневшие цветные фотографии, своего рода мумифицированные мгновения.

Не обращая внимания на дорожные знаки, я инстинктивно брал влево, на север, где по моим расчетам должно было находиться море. Вскоре съехали с одной и без того узкой проселочной дороги в лес, дальше вели две тропинки светлого песка, похожие на пару дружелюбно извивающихся анаконд. Я притормозил и опустил стекло. Издали призывно шумело море. Выключил зажигание. Не хотелось в наглую заезжать прямо на пляж. Понадеялся, что Форд поймет и не обидится, если на некоторое время я оставлю его здесь, под этими чудесными соснами. Прекрасная погода, свежий воздух, чем плохо. Но тут взгляд остановился на Ким. Прекрасная погода, свежий воздух… Мне ее стало жалко. Или это была ревность? А что, если они, пока я флиртую с морем, замутят что-нибудь на двоих с Фордом? Рычаг переключения передач подходит Ким тютелька в тютельку. Осадил себя – прекрати, это совершеннейший нонсенс. И я не ревнивец, я хороший и заботливый муж. Только вот как мне взять ее с собой по грибы? Тащить подмышкой как надутый матрас? Дэвид Хассельхофф, только не на пляже Малибу, а в эстонском грибном лесу с надувной Ким вместо спасательного круга.

Осмотрел свое снаряжение, для вдохновения высмолил сигарету и приступил к делу. Вывалил все из рюкзака, внимательно изучил его. Затем взял нож и занялся переделкой дизайна – вырезал дно и проделал в боковинах две дырки.

Попробовал представить себе физиономии молодых отцов с детскими переносками-кенгурятниками, фланирующих на летнем пивном фестивале, если б они попались сейчас мне навстречу. Идет мужик, писаная красавица в рюкзаке за спиной, самые зажигательные в мире грудки щекочут затылок, в руках корзина для грибов. Секретный агент Макгайвер мог бы мной гордиться. Я развеселился.

Гул моря, далекий и мощный, действует как звуковой магнит, и сопротивляться ему бесполезно. Ты просто шагаешь к нему под сдавленное похрустывание сучьев под ногами, словно околдованный.

Грибов было полно. К сожалению, я не знаток в этом деле. Приходилось заглядывать в справочник на предмет названия и съедобности. Каждый раз, когда я приседал перед очередной находкой, длинные стройные ноги Ким касались земли. Образ такого вроде как четвероногого грибника вызывал хихиканье. Но стоило опять представить, что меня видит один из тех папашек с дитем в кенгурятнике, как я начинал безудержно хохотать. Натюрморт с ржущим придурком и бледной поганкой. Что еще он мог означать, как не предостерегающее пророчество об окончательном упадке отравленного мира.

Вспомнились мои прежние подружки. Длительные отношения были с тремя, с оговоркой можно считать, что с четырьмя. Справедливости ради скажем так – три с половиной связи. Н, С, Г и половина М.

Интересно, что ни одну из них я задним числом не оплакивал. Даже Г, которая, казалось, предоставляла мне наивысшую степень свободы, умело создавая впечатление, будто она не только терпит, но и с пониманием относится к моим постоянным исчезновениям, как во времени, так и в пространстве, которые сам я никогда объяснить не мог. Но когда однажды Г в ходе профилактического эксперимента исчезла на три дня, а мне, пока ее не было, ни разу не пришло в голову искать девушку, она вдруг осознала, что ей нужен кто-то, существующий не только в теории, но и на практике. По крайней мере, слышимый, а еще лучше – осязаемый. Связь с Г была самой длительной в моей жизни. Но как она сама остроумно заметила при прощании, ей не хватило эгоистичной силы воли, чтобы держать при себе на поводке такого волка-одиночку, как я. И она была права хотя бы уже в физическом плане. Этот ее собачий поводок наверняка был самым длинным на свете, нестандартным с позиции женщины и выполненным по спецзаказу. Один такой поводок мог потянуть на тонны веса, так что не было особой разницы в том, кто на его конце, в километре– другом, виляет хвостиком.