Виксар - Мечта хранимая

Минута!

Скакуны, по-видимому, собирались переходить к проламыванию ограждений — лишь бы сбросить со спин ненавистный груз.

Минута десять.

Мужчина был порядком взволнован и постоянно кидал взгляды в сторону Оры — когда же она вылетит, чтобы состязание закончилось?.. Та тоже давно бросила попытки договориться с непокорной лошадью и вцепилась в неё изо всех сил и руками и ногами. А ещё, по-моему, зажмурилась.

Минута двадцать.

Кони практически одновременно взревели, а потом каждый завернул такой вираж, что удержаться было практически невозможно…

Да!

Мужчина, всё-таки не удержавшись, взлетел в воздух, летя кувырком на землю. Победа!

Энергетически подстраховывая его, чтобы он приземлился мягко, я повёл взгляд в сторону Оры. Нет, вороного коня… Где Ора?!

Она летела в противоположную сторону, тоже не сумев удержаться.

Рефлекторно вскочив с кресла, я подстраховал и её. Время на арене словно замедлилось в несколько раз.

Зрители ахнули.

Гвардеец, пару секунд раздумывавший, к кому бежать первому, выбрал всё-таки Ору, поставив, видимо, приоритет уважения к девушке. Помог ей подняться, поинтересовался, всё ли нормально, и собрался бежать к мужчине, но тот уже встал сам — страховка сработала хорошо. Толпа, оправившись от напряжения, зааплодировала.

— …Почти полторы минуты! Больше всех, настоящие мастера!

— Так кто выиграл? — одинаково сухо поинтересовались оба участника.

— Выиграл? Я считаю, что вы оба достойны звания победителя! И поэтому жетоны вручаются каждому из вас! — гвардеец с улыбкой выдал медали, и соперники, всё ещё отходя от нагрузок, разошлись к выходам с арены — разным.

Я встретил Ору на лестнице на трибуну.

— Поздравляю, ты всё-таки смогла.

Девчонка встряхнулась, словно именно мои слова позволили ей прийти в себя. Бросила на меня злой взгляд, перевела дух — а затем её прорвало:

— Смогла что? Я проиграла! Из-за такой мелочи, когда оставалось всего чуть-чуть…

— Так ведь победу присудили… — попытался я вклиниться.

— Да какая, на хрен, разница, что там присудили! Куда мне эту медаль девать? Она ничего не значит, ничего!

— Разве медаль не означает победу?

Поджав губы, Ора, раздражённая моей непонятливостью, процедила:

— Медаль это для толпы. Я должна была доказать, что я лучший наездник, чем этот упырь, — но не смогла.

— Тот мужик, что ли, который с тобой выходил? — догадался я. — А он тут причём?

Инферналка выдохнула сквозь зубы. Мотнула головой:

— Ни при чём. Забей.

— Ты хотела оказаться лучше его, так? Но ведь ты даже не знала о нём, когда выходила! — я тщетно пытался понять.

— Потом поговорим.

— Правда?

— Возможно.

Обойдя меня, Ора направилась к заднему спуску с трибуны, собираясь, по всей видимости, вернуться во дворец.

— Церемонию завершения не будешь смотреть? — запоздало спросил я, уже в спину.

— Нет, пойду отдохну, — отозвалась она, так же не оборачиваясь.

Бесед между нами постепенно становилось всё меньше: времени на философские проблемы почти не оставалось, в первую очередь приходилось думать о приземлённом.

Княжество прожило без проблем полторы недели — если считать с момента окончательного «введения в эксплуатацию». Дальше в механизме государства начались неполадки.

В Сереброве, городе восточнее Киева, возник спор между рабочими двух шахт. В Княжеской Академии наук (да, у меня и такая появилась) разработали какой-то метод, с помощью которого добыча металлов могла происходить немного быстрее. На частичную замену оборудования, связанную с нововведением, естественно, потребовались деньги, которых, что тоже естественно, всем сразу не хватило.

К спору о приоритетности модернизации одних шахт перед другими подключились горняки, у которых сложились свои собственные мнения — по одному на каждый коллектив — на то, как должен выстраиваться рабочий процесс. Ответственные за проект не смогли разобрать противоречия и удержать ситуацию под контролем, губернатору так же не удалось развести по углам учёных-теоретиков с одной стороны, чиновников с другой и рабочий класс с третьей. В результате проблема дошла до столицы, но в изрядно осложнённом виде.

Выслушав доклады представителей от каждой группы и ещё несколько дополнительных, я пришёл к выводу, что более чем переоценил свои возможности. В одиночку князь справиться с управлением всей страной в таких условиях не мог, как бы там ни казалось первоначально, и даже градоначальники нагрузку почти не снимали — хорошо ещё, что не увеличивали.

К вечеру того же дня во дворце прошло первое заседание кабинета министров Русского княжества. Забавно это, наверное, выглядело: большой зал, в центре круглый стол, за которым восседают взрослые зрелые люди — и один-единственный подросток, перед которым они по очереди отчитываются в планируемых изменениях в своих сферах ответственности. Посторонний наблюдатель долго бы думал, какой смысл такой картины вероятнее: юнец, мышлением доросший до важных собраний, или кучка попавших в безвыходную ситуацию чиновников, угождающих всесильному ребёнку.

Посторонних наблюдателей, к счастью, не было, но определённое влияние на меня эта мысль всё-таки оказала: начинать следить за собой стоило не дожидаясь советов дружественных монархов. Управление реальностью это хорошо, но если я не вылеплю из себя то, что сам хочу видеть, то рано или поздно вылеплю то, что не хочу.

Первый состав кабинета сложился из министров просвещения, металлургии, товаров и торговли, финансов, медицины, правосудия и командующих армии и гвардии. На мой взгляд, таким образом под контроль попадали все важнейшие сферы, что обещало хотя бы на первое время избавить меня от проблем на этом уровне и дать возможность заняться остальными.

С каждым новым днём тяжесть власти становилась всё ощутимее. И это при средних размерах государства, при монархии и в искусственной среде, то есть без политических группировок, борьбы за власть, и прочего. Страшно представить, каково мне пришлось бы при наличии всех этих «радостей»… Наверное, если бы каким-то чудом удержался на троне, интриговать умел лучше, чем исполнять непосредственные обязанности.

Тем не менее, я старался не унывать; медленно, но верно голова заполнялась необходимыми знаниями и привыкала к новым категориям мышления. В качестве ориентира, напоминавшего о том, что конечный результат окупает затраченные усилия, передо мной стоял светлый образ Альдена, сумевшего наладить работу государственного механизма до аналогии с часовым. Так, по крайней мере, выглядело со стороны.

От самого Альдена, впрочем, вестей не приходило. Пару раз я вспоминал про неоткрытое письмо, которое до сих пор должно было лежать где-то на столе, но всегда находился достаточно далеко от него, чтобы отвлечься и забыть снова. Какую-то роль в этом сыграла и мысль, что, если бы в том письме было что-то важное, со мной попытались связаться снова — хотя бы узнать, почему не отвечаю.