Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ)

Революционный Комитет в ответ на это почесал в затылках и собрался на первое своё совещание. На первую встречу, которую назвали совещанием. Раньше встречались сами собой, без названий, а теперь вдруг потребовалось.

После расстрела многие ресурсы были отчуждены в пользу города. Состояния аристократов, банковские активы европейских предприятий, партии товаров, не успевшие выехать прочь. Вслед за Коленвалом и Приблевым Плеть заинтересовался подсчётами. И изумился.

Петерберг был богат.

Даже если не принимать в расчёт осиротевшие заводы, ставшие собственностью Союза Промышленников, а не города. Хватало товаров, хватало денег.

Не хватало только еды. Откуда браться еде в зажатом казармами городе? Объезд ближайших деревень и поселений показал, что там имеются достаточные запасы, но переместить их в Петерберг все разом было бы затруднительно. Негде хранить, не справимся с переработкой. А это означало, что для самостоятельной жизни следовало бы вернуться к прежней модели обеспечения, а проезд, соответственно, снова приоткрыть.

«Исключено, — качал головой хэр Ройш. — Золотце сообщает, что Четвёртый Патриархат за нами шпионит. Не все из присутствующих знали? Прошу прощения. Слухи о нашем положении наконец добрались до Столицы почти в полной мере, притом что мы старались поддерживать закрытый режим».

«Так может, и шут с ним, с режимом? Ведь не работает», — махнул рукой Драмин.

«Полагаете? С расстрела Городского совета прошло больше месяца, а Столица по-прежнему не предприняла меры и даже не созрела до внятной артикуляции необходимости оных. Я полагаю, что лучший способ сдерживать ситуацию — сохранять её».

«Сохранять, да… — поправил очки Приблев. — Вообще говоря, всё не так плохо, как можно предположить. Нас, конечно, очень спасает, что Петерберг и раньше был закрытым городом, так что ужесточение пропускного режима никого… ну, знаете, не оскорбило принципиально. Мы собрались по поводу самозванцев и общего недовольства, но я вообще-то думаю, что любое недовольство вызывается не теми проблемами, что озвучивают недовольные, а целым комплексом всяких… Давайте я вам по своим вопросам отчитаюсь, раз уж я, получается, глава экономического отдела».

«Голова, — хмыкнул Хикеракли, — голова экономического отдела. Больше-то там никого нет. Экономическая голова Приблева».

«Голова финансов! — засмеялся тот. — Рассказываю. У нас тут было небольшое обсуждение, но на нём не все присутствовали… В общем, Петерберг окончательно отказался от любых налогов в пользу столичной казны. В рамках заявленной автономии. И это, конечно, очень сильно играет нам на руку, потому что даже те, кого нынешнее положение притесняет, всё равно если не остаются в прибыли, то хотя бы могут надеяться на то, что прибыль получат в перспективе. Раньше промышленники платили примерно двадцать-двадцать пять процентов в пользу Росской Конфедерации и ещё процентов десять в пользу Петерберга. Я повысил внутреннюю ставку до пятнадцати, но вы понимаете, что разница разительная».

«Ещё сбор за членство в Союзе Промышленников, — лениво заметил Бася, — фиксированная сумма. Эти деньги идут на переоборудование предприятий, так что давление на городскую казну ниже».

«Да, да… — Приблев рассеянно кивнул. — С предприятиями вот как: есть норматив продуктов, которые те обязаны предоставить городу. Ну, полезных в нынешнем положении. Собственно, с переоборудованием помогает Союз Промышленников. Сейчас декабрь, так что ясно — тёплая одежда, товары бытового потребления, обогрев, зимнее обслуживание транспорта… В Петерберге почти все работали на экспорт, так что перестраиваться сложно. И потом, серьёзным планированием много где занимались владельцы самолично, но владельцев нет, а управляющие вообще не все умеют…»

«Вот с этим мы им и помогаем, — подхватил Бася. — И не ной, mon garçon! В Петерберге хотя бы есть промышленность. И резвая, а не полтора ржавых завода. Жили б мы в Куе…»

«В Куе бы переворота не случилось, — деликатно поправил граф. — Куйская гордость со времён Империи зиждется на феноменальном умении игнорировать бедственное и унизительное положение».

«Я расписал на все основные товары коридор цен, — продолжил Приблев, — и на закупку, и на перепродажу. Это вообще мера спорная — раньше регулирование было стихийным, в основном за счёт частных договорённостей между различными игроками рынка. Ну, в том диапазоне, который оставляли соглашения с Европами, конечно… Но я опасаюсь, что иначе мы уязвимы. Даже при наличии нормативов достаточно одного перекупщика, и Петерберг останется без какого-нибудь необходимого товара. Вот хоть бы без сапог. Будут себе пылиться на складе у какого-нибудь… А с учётом безработицы…»

«Безработицы, да, — мотнул головой Коленвал. — Этим я вплотную занялся».

Что с продовольствием у него не сложилось, стало ясно за несколько дней, поэтому он переключился на нечто более близкое и понятное. На работу, в которой мог подавать другим пример. На работу с работой.

«Биржу открыл в бывшем Доме письмоводителей — его всё равно разнесли, а после расстрелов новые кадры туда не рвутся. Можно было в здании Городского совета, но не хотелось ассоциаций. Каждое утро публикую у двери список имеющихся работ. Работ много — нужно чинить всё то, что успели раскурочить солдаты… Помощь на производствах. — Коленвал кивнул самому себе. — Рад сообщить, что у меня уже сложился постоянный контингент — из бедноты, из тех, кто остался ни с чем, когда город полностью закрыли… Ну там кабатчиков, раньше обслуживавших иностранных гостей, стенографистов, кормившихся в разгромленных конторах. И даже из вовсе случайных людей, бывших в Петерберге проездом. Конечно, на ручной труд идут не все, но тут уж сами виноваты. Кстати, из близкого же контингента взял себе пару секретарей. Оплата за работу не самая щедрая, но по желанию — напрямую товарами по производственной цене. Тут всё в целом движется гладко».

Плеть полагал, что Коленвал чересчур оптимистичен. Революция встряхнула город, и многих скинуло с насиженных мест. Возможность подыскать себе разовое занятие на бирже не отвечала на вопрос, как жить дальше.

«Ты, Коля, упомянул Гостиницы… кабатчиков, которые раньше обслуживали иностранных гостей, да? — тихо сказал Скопцов и застенчиво улыбнулся. — Я, выходит, здесь та голова, что болит по общественным делам… В Гостиницах много разорившихся. Они ведь зарабатывали на гостях, и, понимаете, там такая модель торговли… нерациональная. То есть кабаку в Гостиницах платят не за то, что он предлагает нечто полезное, а, как бы это, в порыве. И нашлось несколько добрых душ, приютивших у себя иностранцев — кормят их почти на свои деньги. Господин Приблев любезно согласился выкупить у Гостиниц за счёт города всякие побрякушки — ну, знаете, росские штучки, которые увозили на память, всяческие там золочёные табакерки да тарелки с надписями на росском, их же невероятное множество, а теперь надобность отпала. Но я думаю, что вот этим кабатчикам, принявшим к себе иностранцев, тоже нужно что-то заплатить. Это, конечно, не очень практично, но важно ведь — ведь важно не забывать тех, кто делает доброе дело!»