Алекс Белов - Бифуркатор (СИ)

— Да брось, ты чего яйца будешь мне жарить? — смеюсь я.

— О твоём брате. — Стёпка не обращает на меня внимания. Ставит сковороду на огонь и капает на неё подсолнечного масла. — Вообще, я подумал о нём десятого даже, но вчера вдруг в комнате, когда мы говорили с тобой, меня осенило. Помидорку порезать?

Стёпка достаёт из другой корзины томат и протягивает мне.

— Блин, идиот, делай что хочешь, — машу рукой я, напрягший внимание на Андрюшке.

Дольки помидора зашлёпали по сковородке, а Стёпка продолжил:

— Ты говоришь, что в тот день, двадцать третьего июля, Андрюха и правда предсказывал твои шаги? И это не шутки?

— Ну… — я задумываюсь. Как давно это было, вечность назад. — Помню, что про пасту он сказал. Перечислил продукты, которые мама купит, да и всё. Но он и ошибся.

Стёпка хмурится и на долю секунды перестаёт резать помидор. Задумчивый взгляд косится в мою сторону.

— Он сказал, что утром, когда я буду делать яичницу, мне попадёт тухлое яйцо, но так не оказалось.

Дольки томата снова зашлёпали на сковородку.

— Да, помню. Ты задумался? — спрашивает Стёпка.

— Задумался о чём?

— Когда начал делать яичницу, ты подумал, о том, какие яйца взять?

Я теряюсь.

— Да не помню как-то. Может, и задумывался.

Отбросив половинку томата на полку, Стёпка достал из холодильника два яйца. Внимательно посмотрел на них и прищурился:

— Надеюсь, они не протухшие.

— Слушай, ты и правда мне яичницу делаешь?! — едва сдерживая смех, восклицаю я.

Стёпка смотрит на меня по-взрослому, до жути серьёзно.

— А что, не похоже? — хмурится он, а потом разбивает яйцо на сковородку. — Предпочитаешь глазунью или болтанку?

— Глазунью, — всё ещё усмехаюсь я, но шутки исчезли, и в сердце тлело лишь умиление. Не, ну правда, Стёпка поразил меня заботой и домовитостью.

— Ночью Андрюха сказал, что мы все проживаем двадцать третье июля уже в двадцать третий раз, но мы ничего не помним, просыпаясь каждое новое утро, а он помнит, так?

— Ну… вероятно. Я уже плохо помню.

Стёпка заводит глаза.

— Даже я помню почти наизусть каждое твоё слово.

— Да ну тебя. Я тогда думал, что мелкий просто стебётся.

— Кстати, зря, — опять хмурится Стёпка.

— Где он, тогда? — жму плечами я. — Инопланетяне? Правительственные организации выкрали?

В воздухе сверкает тарелка, Стёпка ловко швыряет её на стол передо мной и снимает сковороду с плиты. Яичница легко соскальзывает в тарелку с тефлоновой сковороды.

— Ешь, — кидает Стёпка и заливает сковороду водой.

— А ты?

— Я только что поел.

Я достаю из ящика стола нож и вилку, аромат жареных яиц переполняет возбуждённый мозг счастьем. А ещё, Стёпка теперь мой друг. Навеки!

— Спасибо тебе большое. Не ел яичницу как раз с двадцать третьего июля. Мать перестала готовить, а я боюсь теперь даже спускаться.

Я приступаю к еде, а Стёпка тем временем тщательно вытирает руки о полотенце.

— Что, так всё плохо? — хмурится он.

— Ещё как, — киваю. — Вчера из холодильника выкинул приличный кусок колбасы. Такой замшелый, что опарыши бы отравились. Лежит там, похоже, с двадцать третьего.

Стёпка вздыхает, достаёт из холодильника коробку грушевого сока и ставит передо мной, а потом добавляет пустой стакан.

— Ну ты прямо как моя мама, — усмехаюсь, а друг садится напротив и снова обнимает бокал чая. — Так что же с Андрюхой? Ты точно знаешь, где он? — спрашиваю я, наливая сок в стакан.

— Ага, — кивает Стёпка. — Он застрял в двадцать третьем июле.

Я замираю. В одной руке — сок, в другой — крышка от него.

— То есть, как застрял? — растерянно гляжу на друга.

— Ну как в тех самых фильмах, которые ты ему в пример приводил, — отвечает Стёпка. — Только… представь, что главный герой не застрявший, а те, кто ушёл по времени дальше.

Крышку я закручиваю словно во сне. Стёпка выглядит слишком серьёзным, чтобы шутить.

— Подожди, то есть как? Что он там сейчас делает?

— Не может вырваться, — пожимает плечами Стёпка и отхлёбывает чай. — Понимаешь, он дал сбой в системе. Мы проходили двадцать третьей по кругу и ничего не замечали, а он вот такой особенный. Думаю, на двадцать четвёртый раз мы вырвались из петли времени и начали жить дальше, а Андрюха остался. Может даже то, что он тебе признался, и стало толчком к нашему выходу.

Я продолжаю есть яичницу, но уже медленно. Взгляд Стёпки каменный и какой-то испытывающий. Будто он вот-вот сейчас рассмеётся и воскликнет: И ты в это веришь???

Но Стёпка молчал. Поэтому вопрос задал я:

— И ты в это веришь?

— Когда все теории отброшены и остаётся одна, она и будет верной. Шерлок Холмс, — ответил Стёпка.

— Не знаю, — говорю я с набитым ртом. — В то, что Андрюшка утонул в Заводи мне верится больше.

— Если бы, — кивает Стёпка. — Но как тогда объяснить его странное поведение двадцать третьего?

— Ну… блин…

— С ним раньше такое было?

— Вообще-то нет, — хмурюсь я. — В тот день он будто с цепи сорвался. Как будто сразу шизофренией заболел.

— Вот видишь, — пожимает плечами Стёпка. — Такое не бывает, чтобы нормальный пацан десяти лет просыпался утром ни с того ни с сего психом. Да, люди сходят с ума и в более раннем возрасте, но процесс-то это длительный. Нужны мотивы, внутренние конфликты, а насколько я помню, двадцать второго Андрюха был самым обычным мелким пацаном. Бесился, игрался, как и всегда.

Я поражаюсь, как невероятная теория может стать истиной, если её подкрепить логикой, но чёрт! Такого ж не бывает!

— И что Андрюшка сейчас делает в двадцать третьем? — спрашиваю. — Если мы все здесь!

— Я думаю, он там застрял как в кино, — отвечает Стёпка. — Существует много теорий времени. В частности, к нашей ситуации подходит теория гласящая, что мы прописываем будущее, а прошлое остаётся кинолентой. По сути, если бы мы с тобой сейчас изобрели очки путешественника во времени, мы могли бы пройти назад и снова промотать двадцать третье июля. Только там уже живём не мы, а как бы… наши персонажи просто. Ну понимаешь.

— Понимаю, но… как же бредово это звучит.

— Привыкай. В последние дни наши жизни рушатся со скоростью Чернобыльской АЭС.

— Хорошо, и откуда же эта аномалия? — пожимаю плечами я, добивая второе яйцо. Несмотря на тихий шок, творящийся в кухне, отмечаю про себя особый вкус яичницы при наличии томатов. — И можно ли как-то вытащить Андрюху оттуда?

— Мне кажется, практически невозможно, — качает головой Стёпка. — Не каждый человек может по желанию встать и пойти путешествовать по времени.

— Но! — Я вскидываю вилку. — Ты говоришь, что практически невозможно. Значит, какой-то шанс ты оставляешь.

— Да, — кивает Стёпка.

— Так а что это за шанс? Он реален?