Алекс Белов - Бифуркатор (СИ)

— Что-то сегодня Андрюшка такой тихий! — раздаётся голос папы. — Он вообще в доме?

— Ох, — долетает голос мамы из гостиной. — Сегодня Андрей встал не с той ноги. И, кажется, они конфликтовали с Артёмкой.

Газета шуршит и отодвигается. На сей раз из-за неё выглядывают хмурые глаза.

— Вы конфликтовали? — спрашивает отец.

Я растерянно жму плечами. Неприятный разговор угрожает состояться не завтра, а сегодня.

— Я не знаю, что он сказал маме, но он очень странно ведёт себя с утра.

— Как? — ещё больше хмурится папа.

Я поглядываю на мрачный проём гостиной, приближаю лицо к папе и в два раза снижаю громкость, почти шепчу:

— Он голый плясал на воротах.

Глаза отца округляются.

— Маме я этого не говорил, — продолжаю я. — Но когда я стянул его и одел, он увёл меня в сарай, дал молоток и просил разбить ему голову.

— Это… у вас игры что ли такие? — вновь хмурится папа.

— Если бы, — вздыхаю, и наблюдаю, как отец откладывает газету. Кажется, я его не на шутку взволновал. — Он сам меня пугает. Когда он просил ударить по нему молотком, взгляд у него был такой… серьёзный и сумасшедший. Даже я испугался. Мне кажется, он почти плакал. Андрюшка! Который никогда ни разу не плакал.

Отец теперь смотрит в никуда, хмурясь и перебирая в голове известные только ему мысли.

— А что мама? — спрашивает он.

— Я её позвал, а когда она вбежала в сарай, опарыш… Андрей, сказал ей, что я хочу его убить молотком. То есть, понимаешь, он на меня все стрелки перевёл.

Если мама могла растеряться, не понимая, кто из нас с Андрюшкой говорит правду, то отец, я точно знал, поверит мне. Не то чтобы он не любил мелкого, скорее причина крылась в самостоятельности. Папа считал меня уже почти взрослым человеком, и иногда поведывал истории, которые никому нельзя знать и которые он не рассказывал матери. Например, как несколько месяцев назад, когда он сообщил семье, будто премии не будет, хотя он снял деньги наличкой, а потом прохлопал глазами и на стоянке у него вытащили деньги прямо из кармана. О подобных мелких историях суждено знать только мне одному. Я думаю, отцу иногда хотелось кому-то выговориться, но если с мамой его связывала общая жизнь, некоторые обязанности и главное — любовь, то меня можно назвать чужим человеком. Нет, конечно, я сын, но по сути перед жёнами у мужей больше обязанностей, как и у жён перед мужьями. А дети, их скорее можно сравнить с близкими друзьями. На отце и матери лежат лишь ответственность за нас, помощь советами, но мы сами строим личную жизнь, и она меньше пересекается с личной жизнью любого из родителей, нежели их пути друг с другом. Поэтому мы с отцом в беседах открывали секреты, которыми не могли поделиться с мамой.

— Ладно, — отец вздыхает и встаёт. — Пойду-ка я с ним поговорю.

Я не сопротивляюсь, но почему-то становится страшно. Отец исчезает за холодильником, а я отламываю кусочек хлеба и отправляю в рот. Перед мысленным взором рисуются самые страшные картины самоубийства опарыша. Я жду, как сверху донесутся истошные крики папы, который открывает дверь в детскую, и видит Андрюшку висящего или порезанного в ванной, или разбившего себе голову, или… фу-фу-фу.

Сфокусировав взгляд на реальном мире, я откусываю кусок баранины. А крика сверху так и не доносится.

По вечерам вторников и четвергов мы с отцом смотрим сериал Блудливая Калифорния, и плевать, что на сериале стоит значок 18+. Когда мама однажды заметила сей рейтинг и даже указала на некоторое количество эротических сцен, отец лишь пожал плечами и ответил: А Артёмка у нас мужик растёт или не мужик???

Поэтому, когда мы уединялись перед телевизором, мама оставляла нас и скрывалась в комнате родителей, где с опарышем смотрела что-то семейное. Вечера вторников и четвергов оставляли в сердце тёплые воспоминания, когда столик перед диваном полон еды, в кружках дымится чай или шипит кола, мы с отцом сидим бок о бок и гадаем, чем же кончатся похождения красавчика Дэвида Духовны. А когда в фильме появлялись полуобнажённые девушки, да ещё мелькали сцены с поцелуйчиками, мы с папой поглядывали друг на друга, лукаво дёргали бровями и хором напевали: Ооооооо! Это как будто своеобразный обряд такой был. Отец иногда ещё присвистывал.

Этот вторник не был исключением. Проведя в детской с полчаса, отец спустился к сериалу. Мама немедля убежала за Андрюшкой смотреть в своей комнате по другому каналу каких-нибудь Букиных. Пока мы разогревали оладьи с клубничным джемом и разливали чай, я открыл было рот, чтобы спросить про опарыша, как он нарисовался в проёме сам. На сей раз хотя бы натянув шорты, но всё ещё в майке. Видок у Андрюшки удручающий: на лице поселилась смертельная бледность. И искра страха вновь затеплилась во мне.

— Всё те же оладьи. И клубничный джем.

Улыбка появляется на лице опарыша, но она не касается глаз. Механическая, как у робота.

— Да, — вздыхает отец, и я вижу, что тот не смотрит на Аднрюшку, будто не замечает изменений в младшем сыне. Отчаянье бабочкой бьётся в сердце. Неужели? Неужели папа поступил как и я? Он пытается избежать проблемы. Андрюшка здоров, температуры нет, ведёт себя немного иначе. И эта странность оттолкнула отца. Заставила взрослого мужчину махнуть рукой и сказать: само всё решится.

— Ты с мамой сейчас будешь сериал смотреть? — спрашивает он с наигранной озабоченностью изучая панель микроволновки.

— Не-а, — жмёт плечами опарыш. — Надоело смотреть одно и то же. Ладно, вы развлекайтесь, а я пойду позалипаю в компьютер, выясню, насколько ничтожна наша жизнь в просторах времени и пространства.

С этими словами опарыш разворачивается и оставляет нас с отцом наедине. Подобрав-таки челюсть, я гляжу на спину папы и выдавливаю из себя:

— Как прошёл разговор? Он вообще, как? Нормально? Что с ним? Он совсем ку-ку?

— Знаешь, твоего брата будто подменили, — ответил затылок отца. — Он рассуждал о космосе, вселенной и времени. Я-то пришёл поговорить о жизни, о прошедшем дне. В общем, мне пришлось сделать умное лицо и вспомнить знания астрономии, — отец оборачивается. — Может, у него переходной возраст так начинается, — пожимает плечами он.

— Не думаю, — мотаю головой. — А вообще, что он говорил?

Отец вздыхает снова, подчёркивая, что этот разговор его немного напрягает, и достаёт из микроволновки оладьи.

— Я уж и не помню. Отчасти потому, что половину не понял. Что-то про целостность времени и пространства. Такое даже ты, закончивший седьмой класс, не завернёшь. Говорил что-то о циклах и петлях времени. А вообще, давай пошлём всё это нафиг и пойдём уже смотреть Дэвида Духовны!

И мы пошли. Оладьи с джемом улетели за первую треть серии, чай остыл. Мы с отцом четырежды посмеялись и два раза поокали, но как-то вяло, как мне показалось. В головах каждого вертелся наш общий близкий родственник: младший сын и он же мой опарыш.