Елена Чудинова - Мечеть Парижской Богоматери

– А ты чего, в претензии?

– Не особенно! – Поль даже не знал, кому отвечает, да это и не было важно.

– К фасаду я иду один! – Роже Мулинье вытащил из кармана гранату. – Сейчас отворю вам всем дверь, с шиком, как самый что ни на есть дворецкий из Англии!

Ступени кончались. Теперь все зависит только от одного – от везения. Запоры на дверях старинные, так отлиты из бронзы, дубовые двери так прочны, что надо быть идиотом устраивать какой-то дополнительный завал. Значит, он в считаные мгновения может отворить створки. Вопрос одного лишь везения.

Роже Мулинье прикреплял гранату к дверям. Есть! Рванул прочь по стене, сказать что со всех ног, это ничего не сказать! Грохнул взрыв.

Мовсар-Али, скорчившийся на диване в гостиной, с ужасом наблюдал, как рассыпалась закрывавшая окно гора книг. Только что она служила прикрытием для полицейского с винтовкой. Но винтовок и полицейских с мечети было сейчас куда меньше, чем окон.

Книги рассыпались не сами по себе. Вслед за этим на подоконнике возник макисар, не обращая никакого внимания на имама, огляделся, свесился назад, чтобы втянуть другого, вероятно, того, на чьих плечах достиг окна. Вот макисары уже прыгали на пол жилых апартаментов.

То там, то здесь в полутемной громаде звучали отдельные беспорядочные выстрелы.

Услышав взрыв, Эжен-Оливье спешно выпрыгнул с лестничного хода, уже забыв об осторожности. Двери Портала Страшного Суда упали ему навстречу.

– Левек!! Ты-то откуда взялся?! В штурмовой группе тебя же не было! – В проеме стоял Роже Мулинье.

– А это видал? – Эжен-Оливье качнул трофей.

– Так вот куда снайпер-то делся! А мы головы ломаем! – Роже вскинул автомат: группа полицейских, человек пять, забилась в боковую галерею.

Нотр-Дам наполнялся макисарами, но дело шло куда медленней, чем нужно. Слишком уж много мест, удобных для того, чтоб спрятаться, и неудобных для того, чтоб найти, таило древнее нутро собора. Мусульмане окапывались на втором, «женском», этаже, на квартире имама, в алтарной части, в крипте. Легче всего было с теми, кто выдал себя стрельбой – разобрались за час. Но ради того, чтоб месса прошла благополучно, требовалось прочесать все многомерное пространство – словно вшивую шевелюру частым гребнем. Отдельные выстрелы и крики еще долго неслись отовсюду, иной раз с получасовыми промежутками.

– Я впервые стою здесь наяву, – улыбнулся Софии отец Лотар.

– Вы несколько преждевременно здесь стоите, Ваше Преподобие. Не следует забывать, Вас-то нам заменить некем.

– Самая соблазнительная и вредная душе штука – знать, что ты незаменим, когда жизнью рискуют другие. Не тревожьтесь о моей сохранности, Софи. Я думаю, что Господь хочет этой мессы. А если так, Он убережет меня, незачем слишком уж стараться самому.

– Ну, как говорится, надо надеяться на Бога, но порох держать сухим.

– Протестантское лицемерие, по сути – прикрытие безверия.

Спор оборвался сам собой: макисары выводили из внутреннего коридора шестерых человек. Троих мужчин – имама и двух вовсе безусых парней, жавшихся подлиже к его тучной фигуре, и трех женщин в паранджах, одна из которых несла на руках ребенка.

– Этих сопляков мы убивать все-таки не стали, Софи. Знаю Ваше обычное мнение, но, может, уж ладно, – произнес немолодой макисар, которого отец Лотар видел впервые.

– Вы не смеете меня убить, кафиры! – Имам Мовсар-Али, казалось, набрался вдруг смелости. – Я имам мечети Аль-Франкони…

– Ошибаешься в обоих пунктах, – София вытащила из кармана револьвер и с ледяной улыбкой прижала его к виску имама, продержала немного, наблюдая, как проблески самоуверенности сменяются в оплывших глазках всепоглощающим ужасом. – С кем говоришь, сукин сын? Я – София Севазмиу. Нет, падать на колени не обязательно, хотя я вижу, что они подогнулись сами. Ладно, видишь, револьвер я убрала, можешь попытаться удержаться на своих двоих, если, конечно, хочешь. Итак, первая твоя ошибка, ее ты уже понял, сукин сын. Убить мы тебя еще как смеем. Но есть и вторая ошибка. Ты – никакой не имам мечети Аль-Франкони.

– Нет, я имам, я имам мечти Аль-Франкони, вот мои свидетели! Это в самом деле я! Кто бы посмел выдавать себя за такое важное лицо, за человека, которого можно обменять, выгодно обменять на…

– Заткнись покуда и послушай. – София зачем-то дунула в ствол револьвера. – Ты не имам мечети Аль-Франкони потому, что с этого дня никакой мечети Аль-Франкони больше не существует. Ты всего лишь безработный имамишка.

– …Что?!. Как?!. – Глаза Мовсара-Али полезли на лоб, челюсть отвисла. Казалось, он видит перед собой гремящее костями привидение, хотя на самом деле он смотрел на отца Лотара в его черной сутане.

– Да, именно так, именно этим самым образом. С этого дня и навсегда это снова собор Нотр-Дам.

– А тут уже ошиблась ты, женщина! – Как ни странно, Мовсару-Али, казалось, надоело наконец трусить, именно сейчас, когда причина стала как никогда основательной. Он не мог одолеть своего страха, но, по крайней мере теперь, он пытался бороться с ним, то одерживая верх, то проигрывая вновь. – Ты очень ошиблась сама! Пусть вы продержитесь здесь, на острове, неделю, ну пусть это будет даже месяц! Вокруг – шариатская Франция! Неужто ты думаешь, что вашему осиному гнезду так и позволят здесь быть? Воистину, у женщин нет мозгов, но нет мозгов и у тех, кто слушает женщину! Что вы все тут затеяли? Вас выкурят отсюда, непременно выкурят! И это здание вновь станет мечетью Аль-Франкони, иначе и быть не может!

– Еще как может. – София сунула револьвер в карман. – Нотр-Дам никогда больше не станет мечетью. А вот каким образом это осуществимо, тебе пока рано знать. Таким образом, если ты, конечно, сам не лопнешь от попыток въехать в суть дела, твое время помирать не пришло. Мы тебя отпускаем.

– …Отпускаете? – Имам отчего-то позеленел, качнулся на вновь подогнувшихся ногах.

– Да. Тебя, со всей твоей кодлой, в смысле свитой, сопроводят до баррикад и выпустят. Вы принесете им интересную новость. Все должны знать, что никакой мечети больше нет. Что здесь служится святая месса. Что крест победил полумесяц.

София сделала небрежный знак рукой. Три макисара повели пленников к выходу. Имам шел покачиваясь. С одной стороны его поддерживала под руку одна из жен, с другой – один из юнцов.

– Ступай-ступай! – Эжен-Оливье ободряюще кивнул замешкавшейся женщине с ребенком, указал рукой вслед уводимым. Видимо, она плохо понимала лингва-франка или же была слишком перепугана. – Никто не тронет, можешь уходить с остальными.

– Послушайте… кафиры… – Женщина говорила на лингва-франка с каким-то непонятным акцентом. – А я могу… Я могу не уходить? Вы ведь не станете нас убивать? Я слышала, вы не убиваете детей и женщин. Мне это не один человек говорил, многие. Больше я о вас, ну, о кафирах, ничего почти и не знаю, я не училась, даже не умею читать. Но зато я могу на вас работать, я умею делать очень много всякой работы, которую делает прислуга. Клянусь, я хорошая работница!