Борис Карлов - Снова на Луне

— Нет, дикторы не инструкции, а установки читают, — поправил его Жмурик. — Чтобы власть уважали.

Ханаконда резко поднялся и прошёлся по гостиной, звонко хрустя суставами длинных пальцев.

— Значит, говорите, — сказал он, — чтобы власть уважали?

Жмурик и Тефтель растерянно кивнули.

— Ну так вот: теперь я знаю, что делать.

Ханаконда снова уселся в кресло и резким движением открыл баночку лимонада.

Отхлебнув глоток, он обвёл своими мутными и страшными глазами всех присутствовавших.

— Пупсу хана, — сказал он. — И всем его министрам хана. Через неделю… Нет, с завтрашнего дня — новый порядок.

От этого голоса и взгляда у всех по спине забегали мурашки.

— Что вы ещё такое придумали, шеф? — поинтересовался Тефтель.

Ханаконда резко смял опустевшую баночку и бросил в камин. Решительно поднялся, заходил по гостиной и заговорил:

— Прорвёмся на телевидение. Дадим в эфир новые установки. Пупса нет, будто и не было, — на болото вместе с его министрами. Никаких вертолётов, никаких надзирателей, полная изоляция, пускай там сгниют заживо. Верховный Правитель — Ханаконда. Жмурик и Тефтель — главные министры. Хорёк — начальник полиции, Губошлёп — начальник юстиции. Вы трое — отвечаете за телебашню: муха не должна пролететь к передатчику. Как только башня с антенной будет в наших руках — Пупсу хана. Это звучало убедительно.

Когда поздней ночью все наконец уснули, Мига и Крабc ещё долго шептались, лёжа в своих кроватях. Пока они жили на болоте, комары и боли в желудке не давали им ни на минуту спокойно сосредоточиться, и всё это заметно отразилось на их психике и умственных способностях. Двое когда-то хитрых и ловких мошенников превратились в туповатых и безвольных ротозеев, способных только по-собачьи служить своему жестокому хозяину. Но вот нормальные условия жизни и качественное питание отчасти прояснили их сознание, и они сразу стали думать о том, как им наконец выбраться из этого ужасного водоворота ошибок, в который они попали однажды, явившись к Пупсу с предложением использования гипнотического порошка, и который затягивал их с каждым днём всё глубже и глубже…

— Как ты думаешь, Мига, что будет, если нас опять поймают? — спросил Крабc.

— Теперь даже не знаю. Только скорее всего что на болото уже не отправят. Болото теперь для нас санаторий.

Крабc заворочался в кровати, закряхтел и заохал. Ему представился сырой подвал, кишащий пауками и крысами, и звенящие кандалы.

— Послушай, Мига, а что если нам отсюда сбежать, пока не поздно? На телецентр не пробьёмся, схватят нас там, как пить дать схватят.

— А куда бежать, если наши рожи повсюду развешаны…

— А бороды наклеить? Уедем куда-нибудь в глушь, откроем своё дело…

— Где ж ты такую глушь найдёшь? Коротышки везде живут. А чем глуше места, тем больше к новичкам присматриваются. На другой же день расколют, помяни моё слово, будь ты хоть в бороде, хоть в чешуе.

— Да, плохо дело. Знаешь, Мига, не на тех мы всё-таки поставили. Зря мы тогда Бигля послушали, ой зря… Сам-то он сейчас на Пупса работает, большой, говорят, стал коротышка.

— А ты вообще-то знаешь, кем он работает?

— Нет, не знаю.

— Ну так держись, не упади с кровати. Он сейчас Тайный министр, по его приказу нас теперь и ловят.

— Да что ты говоришь! Не может быть!

— Вот тебе и не может быть… Слушай, Крабc! — Мига вдруг приподнялся на локте и зашептал возбуждённо: — А если мы ему Ханаконду сдадим? Сбежим отсюда и позвоним ему по телефону. Вытащит нас Бигль, вот увидишь, вытащит, в обиду не даст!

Крабc разинул рот и сел на кровати. Оба тихонечко встали, оделись и на цыпочках вышли в коридор.

В кромешной тьме, шурша по стенкам руками, они добрались до кухни, где была дверь, ведущая на задний двор.

Задрав голову, как слепой, и вытянув руки вперёд, Мига стал наугад, шаг за шагом, приближаться к двери. Вдруг он почувствовал, как кончики его пальцев упёрлись в кончики пальцев другого коротышки. Полагая, что Крабc обогнал его и теперь кружит в темноте, Мига сделал ещё шаг навстречу и ощупал лицо, которое показалось ему всё-таки несколько меньше того лица, какое должно было быть у Крабса. В то же время руки коротышки быстро ощупали его собственное лицо.

— Полегче ты со своими лапами, — зашептал Мига, полагая, что это всё-таки его приятель. — Поворачивай обратно.

— Не понял? — послышался голос Крабса у него за спиной.

Мига вскрикнул и отдёрнул руки. Незнакомец тоже вскрикнул и отдёрнул руки. Мига стремительно отскочил и налетел на пирамиду тазов и кастрюль, которые загремели по каменному полу так, что все трое едва не оглохли.

Началась бессмысленная беготня, возня и драка, во время которой каждый был за себя и каждый пытался найти выход, и они опрокинули и разбили всё, что только можно было сдвинуть с места.

Когда вспыхнул свет и на пороге возникли перепуганные Хорёк и Губошлёп с ружьями на изготовку, им представилась следующая картина: Мига яростно душил за горло распластавшегося на полу Крабса, а ещё один коротышка сидел в сторонке с медной кастрюлей, нахлобученной на голову до самых плеч. Хорёк осторожно к нему приблизился и дулом ружья постучал по железу. Коротышка зашевелился, стащил с себя кастрюлю и, щуря от света глаза, очумело посмотрел перед собой. Все узнали Тихоню, ещё секунду назад он был без сознания.

Обидная накладка произошла из-за того, что хитрый и предусмотрительный Ханаконда перед тем, как лечь спать, сам осмотрел весь дом, проверил окна и повесил замок на заднюю дверь. Он не верил ни своим, ни чужим, и, как некоторые сумели убедиться, правильно делал. Появившись на кухне, Тихоня нащупал замок, понял, что выйти из дома ему не удастся, и двинулся обратно, выставив в темноте перед собой руки. В этот самый момент ему навстречу двигались двое других известных нам участников событий. А что было дальше, мы уже знаем.

Всех троих привязали к стульям и учинили им жестокий допрос.

Подозреваемые в измене объясняли своё поведение по-разному, и все одинаково неубедительно. Тихоня, например, утверждал, что он вышел на кухню, чтобы попить водички, но тут его неожиданно ударили сзади по голове. На вопрос, почему он был полностью одет и почему не включил на кухне свет, а предпочитал шарить в темноте, Тихоня не смог дать вразумительного ответа.