Вадим Михальчук - Глория

Второй курс — планеты солнечной системы, термоядерные реакции звезд и корабельных реакторов, радиация, ионизация, фотоны, кванты, силовые поля, гибернация (так и хотелось крикнуть: «Я знаю о гибернации всё — я проспал сто лет в стальном гробу!»), корабли, которые никогда не покидают планетную систему, в которой были построены. Технология постройки планетолетов, сверхлегкие сплавы, замкнутый жизненный цикл, снова невесомость, учебный полет в солнечную корону. Изучение транспорта «горячих» планет, планет с активной сейсмикой — бронированные танки и вездеходы в термальных панцирях. Термоэлементы, солнечные батареи, влагопоглотители, переходные шлюзы. Мы учимся летать в пространстве, уже никаких тренажеров — все корабли, хоть и старые, но все на ходу. Учебный корабль «Галилей», полгода в невесомости, ритм занятий не изменился, а стал еще плотнее.

С этой невесомостью — много курьезов. Любимые шутки в кубрике — отстегнуть привязные ремни у кого-нибудь спящего на койке. Результат — отстегнутый медленно пролетает мимо корчащихся от смеха курсантюг по направлению к вентиляционным фильтрам и дико орет, просыпаясь от холодящей струи. Некоторые не просыпаются до подъема и удивленно обнаруживают себя в коридоре (просто в этом случае им заботливо открывают дверь и вежливо веером направляют из кубрика). Незакрепленные предметы имеют особенность улетать в неизвестном направлении, после чего их практически невозможно найти. Я как-то опоздал в душевую и мне пришлось мыться последнему. Скажу вам: душ в невесомости, это — пытка водяными шариками, если вы понимаете, о чем я. Выплывая из сушки, я не обнаруживаю из одежды ничего, кроме нашего «шуточного веера». Понятно, кто-то из коллег-"калек" постарался! Пришлось ждать отбоя и, рискуя нарваться на коменданта Горыныча, прикрываясь веером, пробираться в кубрик, отталкиваясь от транспортных скоб и подтягиваясь на ремнях одной свободной рукой. Перед входом в кубрик — толпа курсантюг, несмотря на поздний час, кое-кто с видеопроекторами — запечатлеть пролет Алекса Арчера в неглиже, с веером на причинном месте, из душевой верхнего (!) уровня в кубрик. Уровень освещения — максимальный, кто-то постарался и притащил два мощных фонаря, их лучи скрещиваются на мне, как столбы света прожекторов ПВО на вражеском бомбардировщике из фильмов про древнюю войну. Играет военный марш, который обычно играют, когда корабль возвращается из долгого тяжелого похода на базу. В общем, картинка еще та!

По опыту знаю, что драка в невесомости невозможна — сила действия равна силе противодействия. Хотя, конечно, убил бы гадов! Хохот до небес, приветствия, пожелания всякие, восторги от увиденного зрелища. Им — смешно, мне — холодно, короче. Вот ведь сволочи! Отбрасываю веер, (надо же давать спектакль по полной программе), показываю два отставленных средних пальца (это дети меня на Земле научили в первый же день) и максимально гордо проплываю в кубрик. Смех, аплодисменты, овация, крики «Браво, бис!» Подплываю к своей коечке, а там — мой костюм и нижнее белье заботливо разложены, ремнями пристегнуты и записка булавкой приколота, «Где же ты так долго был, что про нас совсем забыл?» И тут меня, помимо злости, веселье охватывает. Ну, что делать, хохочу я, смеюсь. Шутки такие курсантские, на шутки на транспорте обижаться нечего. Такие дела. Хорошо еще, что на корабле женщин нет, учебный это корабль.

В конце года как экзамен — полет к поясу астероидов и к Урану. Никаких подсказок, всю работу выполняем сами. Пятеро инструкторов только проверяют наши действия. Инструкторы — только на крайний случай, на случай непредусмотренной аварии. Значит, надо думать, что будет парочка аварий предусмотренных и запланированных. Нам придется с ними справиться.

Уходим с лунной орбиты, в первый раз покидаем изученное нами пространство, уходим от солнечного света, от проторенных трасс. Чтобы облегчить свою участь, двое постоянно и неназойливо следят за инструкторами, чтобы знать, где, когда и какую пакость они нам устроят. Снова тесты, некоторые — повторение старого и множество новых (издевательств). Нас постоянно меняют местами, мы несем вахты в машинном отделении, на мостике, в навигаторской кабине. Нас приучают к тому, что нет ничего постоянного. Кухонные автоматы отключены, так что кормим мы себя сами. Когда надоедают консервы, я дежурю по камбузу и вспоминаю уроки Марты и Ривы. После моей стряпни команда подносит мне торжественно украденный поварской комбинезон и белый колпак. На нем — кустарно изготовленная в мастерских бирка — "Лучшему коку «Галилея».

Стряпня в невесомости — это тема для целой книги, жаль, что писать про кухню я не мастер. Этому нас не учили, этому мы учимся сами.

Первая авария — из строя выходит первый навигационный компьютер. Это дело рук инструкторов, наша слежка за ними провалилась. Мы пользуемся запасным компьютером, но через два дня до нас доходит, что он выдает нам неверные данные. Три сумасшедших дня мы копаемся в электронных внутренностях кибермозга. Там, среди электронных схем, спрута проводов и кабелей, больших информационных кристаллов и процессоров даже дышать надо с умом, чтобы влага не оседала на платах и токопроводящих дорожках. Программа автоматической проверки не работает или работает, выводя потрясающие сообщения типа: «Все в порядке. Неисправностей нет». Мы проверяем все вручную и находим повреждение.

Оказалось, что мы отклонились от заданной траектории. Вводим поправки, рассчитываем новый курс, уточняем расход топлива. Четыре дня работы в аврале и инструкторы дают нам разрешение на праздничный обед. По такому торжественному случаю включается гравиторная установка и мы готовим пир. Я целый день стою возле плиты и к началу обеда уже смотреть не могу на еду — настолько я всего напробовался, что и есть уже не могу. Время подходит к десерту, вносим огромный торт со взбитыми сливками. В этот момент отключается гравиторная установка и мы повисаем в невесомости. Бешеными глазами мы смотрим на инструкторов, а они, как овечки невинные, чистосердечно не знают, в чем дело. Снова алярм: «Неполадки в реакторе». Дело — дрянь. Мы несемся к своим скафандрам и я успеваю заметить, как все инструкторы бережно несут наш торт на камбуз. Слышу краем уха обрывок разговора:

— Чаек заварили?

— Конечно.

— Липтоновский?

— Ага.

— Ох, отпад, — сыто вздыхают инструкторы.

Матерясь про себя, я занимаю свое место по аварийному расписанию.

После восьми часов проверок мы переводим реактор в щадящий режим. Усталые, перепсиховавшие, мы возвращаемся на камбуз, мечтая о торте с чаем. Возле плиты — пустое блюдо из-под торта, с крошками, на нем записка: «Помыть!»