Александр Тюрин - Каменный век

Ясно, что робики, как неуправляемые малые оболочки, рыскают по сетевому “эфиру”, выискивая разгадки мыслекодов, и уже нахватались там разной дряни, вплоть до “кошачьего карате”.

Единственное роботехническое правило, которое они пока что соблюдают — это служение хозяину, вернее хозяйке. Однако ее психическое состояние вызывает все больше вопросов…

Мелания перестала откликаться на призыв кибернетического йога провести утреннюю, дневную и вечернюю медитации. Немедля вырубала экраны, как только начинали передавать звуковидеоряды для гармонизации. Вырывала “с мясом” шнуры питания из автоматических кадильниц. Разорвала тибетские мандалы. Перестала делать пранаяму, дышала теперь поверхностно, будто на улице. Портретом махатмы вытирала пыль. Почти целый день запрещала звучать индийским мантрам…

Инспектор немного повеселел, когда она купила себе “Симбун-Сивку”, газотурбинный роллер. Не моргнув глазом, швырнула все свои сбережения. Машина была по-российски удалой, по-корейски вертлявой, с широким колесом — по любой каше промчится — с микрооболочкой.

Но в отсутствие инспектора снова появился проклятый левый мастер и смонтировал в кибероболочке роллера канал для биоинтерфейса.

Нюни Феодосия распустились и заколыхались на ветру…

А потом Кот с Петухом вскочили на заднее сидение роллера, трансформировалась в два белых кирпича с глазами, и Мелания усвистала. В первый же выезд она пропала на целый день.

А в инспекторе, к середине рабочего дня, солнечное сплетение превратилось в черную дыру. Он сидел понурый в своем кабинете, и даже кресло не казалось ему теперь удобным. Темные мысли вились одна за другой без всякого усилия. Кто из нас главный, кто второстепенный, кто почва, а кто удобрение?— впервые подумалось инспектору.

Чтобы обрести снова смысл жизни, Феодосий Павлович решил выпотрошить дядю Витю, как маринованный перец, и вызвал арестанта в свой кабинет.

Дядя Витя, когда вошел, то сказал с прощупываемой ехидцей.

— Ой, как вы осунулись. Не лицо, а фига. Что, в доме нелады? Ну ничего, миленькие бранятся — только тешатся.

От этих слов Феодосия чуть не вытошнило.

— Что, я чего-то не то сказал, неверно выразился, эт у меня бывает,— спохватился задержанный.

— Ну, все, Виктор Васильевич. Хватит с вами цацкаться. Вы лишь программа, набор диверсионных мыслекодов.

— А вы не программа? — по-простецки спросил дядя Витя.

— От меня нет вреда обществу,— голос инспектора стал пронзительным, высокочастотным.

— Как же, мне от вас вред один,— рассудительно заметил дядя Витя.— А если из-за вас беда приключится для народа, то вы сами с собой что делать будете?

— Со мной этого случиться не может,— постановил Феодосий.

Внезапно шкаф раскрылся, и въехал робофициант-столик с яствами. Заиграла обеденная музыка, свет стал менее насыщенным.

— А-а, кушать люблю. Это единственное, что мне не изменит,— весело взвыл дядя Витя и прихватил со стола розетку с икрой.— Надеюсь, не акулья.

— Но я не звал робофицианта… Пошел вон, вон,— наорал Феодосий на “скатерть-самобранку”.

Та неожиданно обиделась и вывалила яства на инспектора, после чего действительно уехала.

— Как же так?— Феодосий с наворачивающейся слезой смотрел на свой замаранный китель.

— Да вот так. Им тоже творить-колбасить хочется. Сольцой посыпьте, начальник, меньше пятен будет,— наслаждался сценой дядя Витя.— Может, помочь, простирнуть чего?

Все еще твердым голосом Феодосий позвал робуборщика.

Тот появился, отрапортовал: “К уборке помещения готов!” Но вместо того, чтобы убирать, принялся носиться по комнате, размазывая по ковру масло, соус и пюре.

— Подонок!— озверел Феодосий.

— Вы его не ругайте,— заступился дядя Витя.— Он, может, к идеалу стремится… ну как эти ваши революционеры и крупные бизнесмены… вот и новый бутерброд решил изобрести.

Робуборщик выставил вперед режущую плоскость и стал срезать с пола размазанные продукты, причем вместе с линолеумом.

Феодосий, как и полагается в таких случаях, прижал ладони к вискам.

— Вы только ума не лишайтесь, гражданин начальник. Еще скажут, что это все я, такой-сякой, подстроил. А я на большие дела пока не горазд. От меня только легкий сквозняк.

Инспектора тут осенило. Он сорвал со своего запястья биоинтерфейс и забросил в дальний угол, потом подскочил к робуборщику и перевернул его вверх колесиками.

— Круто вы с ним, но совершенно справедливо,— одобрил дядя Витя.— Власть употребить, и точка, так с ними и надо, экстремистами. Что же, если электрический, то все можно?

“Эти примитивные устройства не способны к самоуправству. Значит, из меня вылетели коды безумных мыследействий. Пусть какой-то вирус и сыграл роль декодера, но мыслесигналы — мои собственные. Если так, то я — преступник…, — ум Феодосия заметался, пытаясь найти хоть какую-то индульгенцию. — Единственное, что смягчит мою вину — это ссылки на инфекцию, на психическое заражение. Да-да, психическая инфекция, как пляски святого Витта. Дядя Витя каким-то образом вводит меня в резонанс…”

Феодосий почти физически ощутил, как под черепной крышкой ползает и копошится что-то чужое.

Инспектор пропел несколько мантр и копошение в голове сменилось тонкими вибрациями. Он подключил перевернутого робуборщика к своей рабочей станции, стал копаться у него в журнале событий. Вроде некоторые исполненные коды похожи на вчерашние, дяди Витины. Или нет, совпадают только базовые коды прерывания…

Что же тогда: самому на себя настучать? Или прямо застрелиться?.. Или… покончить со всеми этими высокими моралями. Пусть просыпается здоровое, животное, инстинктивное. Надо выкарабкиваться.

Раз напачкали, подотрем.

Феодосий запихнул робоуборщик в угол, превратил свою майку в тряпку. Вначале развел грязь, потом ничего получилось, если не всматриваться. Прихватил клеем и содранный линолеум.

Арестованный же крестьянин неустанно помогал дельными советами…

Следующей ночью дяде Вите опять стало жутко. Только закроешь глаза, и начинает по всему телу летать какой-то вихрь, да еще и наружу рвется. И кажется дяде Вите, только расслабится он или, предположим, чихнет, и организм его разлетится на куски, как брошенный об стену арбуз. С криком “ура” выскочит из ошметков Змей Горыныч и на форсаже улетит за горизонт. Что говорится, темницы рухнут, и свобода нас встретит с кружкою у входа. Но потом глаза дяди Вити открывались и он видел себя на койке.

Все как обычно. Со стены буравит взглядом какой-то индийский товарищ гуру, льется специально подобранный звук для сна, в углу призывно мерцает унитаз.

“Ничего интересного быть не может”,— успокаивал себя дядя Витя и переворачивался на другой бок. И все-таки это случилось…