Советская Фантастика - Альфа Эридана

Алексей и сам понимает, что тормоз сейчас — самое главное. Иначе «Диана» пронзит Малый Космос, пролетит через него насквозь. Но…

— Четвертое. Комиссия одобряет ваше решение воздержаться от похорон Веры Александровны Авериной. Совершенно правильно, что она покоится в космическом холоде. Но перед входом в Малый Космос ее необходимо изолировать. Есть некоторая надежда на то, что по прибытии на Землю ее организм будет восстановлен. Иногда это возможно. Повторяю. Четвертое. Комиссия одобряет…

Что она говорит! О! Он снова силится подняться, отрывает от пола спину и… со стоном падает навзничь… Он настолько взволнован, что пропускает мимо ушей следующее сообщение. В нем говорится что-то о возможной неисправности тормозного устройства, о катапультировании вперед ради торможения щитов метеоритной защиты, о включении на полную мощность сигнального излучателя… Чепуха! Тормоза исправны. Вот только дотянуться до кнопки…

— …Слушайте, Алексей Николаевич Аверин. Шестое. Комиссия Совета предполагает, что вы больны мезонной болезнью. Она возникает после близкого соприкосновения с поверхностями, испытавшими частичную аннигиляцию. Инкубационный период — шесть суток. Симптомы: припадки сильной рези в позвоночнике, тошнота и рвота, временная потеря зрения. Болезнь излечима. Лечение будет проведено на Земле. Повторяю…

Алексей решил копить силы. Расслабиться, дать себе отдых и потом рывком броситься к пульту…

— Восьмое. Ввиду вашей вероятной болезни комиссия решила принять «Диану» подвижным финишем. Для приема «Дианы» отправляется базовый звездолет «Амур». Он сблизится с «Дианой» и опустит ее на Центральный лунный космодром. Вашего участия в этой операции не потребуется. Но «Диана» должна снизить скорость не менее чем в десять раз. Вам надо немедленно включить трехкратное торможение. Повторяю…

Алексей выжидал. Ему стало немного лучше, но рывок к пульту должен быть совсем верным.

А голос Земли — звонкий, четкий, с каким-то удивительно тонким и радостным акцентом, с ясным дыханием будущего, которое стало настоящим, — продолжал:

— Алексей Николаевич Аверин, слушайте нас. Сейчас будет воспроизведена запись небольшого обращения к вам вашего отца Николая Ивановича Аверина. Ваш отец жив. Он прошел процедуру многолетнего сна, которая была разработана вскоре после вашего отлета. Ваш отец разбужен месяц тому назад. Он здоров. Слушайте записанный вчера голос вашего отца…

Маленькая пауза.

— Здравствуй, сынок, здравствуй, невестка. — Отец поперхнулся, кашлянул. — Ты прости, я по старинке, Веронька. Я вот живой, не знаю уж, что сказать… Видите, как вышло… Разве ж я думал тогда, что дождусь вас… Так вот летите скорей… Все хорошо… Держись, сынок…

Алексей собрал всего себя и в неудержимом рывке, который со стороны показался бы немощным и вялым, бросился к пульту.

Мне придется в нескольких словах объяснить, что привело меня в Центральный Архив Звездоплавания.

Иначе будет непонятно, о чем я хочу рассказать.

Я — бортовой врач, участвовала в трех звездных экспедициях. Моя медицинская специальность — психиатрия. Астропсихиатрия, как сейчас говорят. Проблема, которой я занимаюсь, возникла давно — в семидесятых годах двадцатого века. В те времена полет с Земли на Марс длился свыше года, на Меркурий — около двух лет. Двигатели работали только на взлете и при посадке. Астрономические наблюдения с ракет не велись — для этого существовали обсерватории на искусственных спутниках. Что же делал экипаж в течение многих месяцев полета? В первых рейсах — почти ничего. Вынужденное безделие приводило к расстройству нервной системы, вызывало упадок сил, заболевания. Чтение и радиопередачи не могли заменить то, чего не хватало первым астронавтам.

Нужен был труд, причем труд творческий, к которому привыкли эти люди. И вот тогда было предложено комплектовать экипажи людьми увлекающимися.

Считалось, что чем именно они увлекаются — безразлично, лишь бы это давало им занятие в полете. Так появились пилоты, которые были страстными математиками. Появились штурманы, занимающиеся изучением древних рукописей. Появились инженеры, отдающие все свободное время поэзии…

В летных книжках астронавтов прибавился еще один — знаменитый двенадцатый — пункт: «Чем увлекаетесь?» Но очень скоро пришло другое решение проблемы. На межпланетных трассах начали летать корабли с атомарно-ионными двигателями. Продолжительность полетов сократилась до нескольких дней.

Двенадцатый пункт вычеркнули из летных книжек.

Однако несколько лет спустя эта проблема возникла вновь в еще более острой форме. Человечество вступило в эпоху межзвездных перелетов. Атомарноионные ракеты, достигавшие субсветовых скоростей, тем не менее годами летели к ближайшим звездам.

Перелеты продолжались восемь, двенадцать, иногда двадцать лет…

В летных книжках вновь появился двенадцатый пункт. Межзвездный перелет, с точки зрения пилотирования, на 99,99% состоял из вынужденного безделия. Телепередачи прерывались уже через несколько дней после отлета. Еще через месяц умолкала рация. А впереди были годы, годы, годы…

Экипаж ракеты тех времен составляли всего шесть-восемь человек. Тесные каюты, оранжерея длиной в полсотни метров — вот и все жизненное пространство. Нам, летающим на межзвездных лайнерах, трудно представить себе, как люди обходились без гимнастического зала, без плавательных бассейнов, без стереотеатра и прогулочных галерей…

Но я отвлеклась, а рассказ еще не начат.

Я не знаю, не успела еще узнать, какой архитектор создал здание Центрального Архива Звездоплавания.

Это очень талантливый человек. Талантливый и смелый. Здание расположено на берегу Сибирского моря, возникшего двадцать лет назад, когда на Оби была построена плотина. Главный корпус Архива стоит на прибрежных холмах. Не знаю, как это удалось сделать, но кажется, здание висит над водой. Легкое, устремленное вверх, похожее издали на белый парусник…

В Архиве работают пятнадцать человек. С некоторыми я успела познакомиться. Почти все они приехали сюда на время. Австралийский писатель собирает материалы о первом межзвездном перелете.

Ученый-ленинградец пишет историю Марса. Застенчивый индус — знаменитый скульптор. Два инженера — рослый саратовский парень с лицом Чкалова и маленький, вежливо улыбающийся японец — работают над каким-то проектом. Каким именно — я не знаю.