Советская Фантастика - Альфа Эридана

Нас часто навещал Саня Кудряшов. Валя и Саня знали друг друга с детства. Саня был поэт. Мне казалось, что он был единственным человеком, который понимал и жалел меня. Нет, конечно, Валя тоже понимал и жалел.

И вот осталась последняя неделя. Она прошла быстро — самые горькие семь дней в моей жизни.

Нас доставили на стартовую станцию Цифэй, с которой совсем недавно ушли корабли Быкова и Горбовского. С нами был Саня. Я знала, что это Валя пригласил его, и знала, для чего. Валя все понимал.

Я глядела на Валю, а куда глядел он и что он видел, я не знаю. Но его пальцы сжимали и мяли мою руку, словно старались запомнить ее.

Было объявлено время старта. Валя обнял меня.

Я думала, что сойду с ума. Я оттолкнула его, и он попятился, глядя мне в глаза, пока не исчез в люке.

Между нами легли столетия.

Я осталась одна. Я сказала Сане, что хочу быть одна. Рядом со мной кипела огромная прекрасная жизнь, люди учились, любили, строили, а я не могла быть с ними. Я перестала петь, никуда не выходила, ни с кем не разговаривала. Я завидовала. Или, может быть, я надеялась. Вероятно, где-то в глубине моей души упорно жила уверенность, что Валя может совершить невозможное.

А потом мне сообщили, что «Муромец» возвращается. Я не удивилась. Оказывается, я все время ждала этого. Не помню, как я позвонила Сане, как я попала на аэродром. Кто-то осторожно, но очень решительно втолкнул меня в кабину конвертоплана и опустил в кресло. Я поблагодарила. Появился Саня, и конвертоплан взлетел. Пассажиры — межпланетники, ученые, инженеры-гадали о причинах возвращения «Муромца». Один отвратительный человек даже сказал, что Петров струсил. Мне было смешно: никто из них не догадывался, что Валя возвращается ко мне.

Мы бескоиечно долго стояли и глядели на черный силуэт «Муромца» на горизонте. Потом с синего неба упал вертолет. Из вертолета вышли трое и направились к нам. Впереди шел высокий худой человек в потрепанном комбинезоне. Он был однорукий, лицо его было похоже на глиняную маску, но это был мой муж — самый смелый и прекрасный человек на свете.

Я закричала и побежала к нему. Он побежал мне навстречу.

В тот день я никому не отдала его. Я заперла дверь и выключила вадеофон. Может быть, мне не следовало так поступать. Ведь Валю ждала вся планета. Но я ждала его больше всех.

— Тебе было трудно? — спросила я.

— Нам было очень трудно, Руженка,-ответил он.

— Ты любил меня там?

— Я любил тебя везде. Там осталась планета, которую я назвал твоим именем. Только я уже не знаю где. Там остался Порта. И моя рука тоже осталась там. Это былa злая планета, Руженка.

— Почему же ты назвал ее моим именем?

— Не знаю. Собственно, это прекрасный мир. Но он дорого нам достался.

Он улыбался, и мне казалось, что он такой же, как десять лет назад на взморье в Териоках. Я взяла его за плечи и поглядел-а в глаза.

— Как тебе удалось вернуться, Валя?

Он ответил:

— Я очень хотел, Руженка. Я очень люблю тебя, поэтому я вернулся. Ну и, конечно, немного физики.

Третья звездная началась. «Муромец», неторопливо забирая скорость, пошел прочь от Солнца по перпендикуляру к плоскости эклиптики. Теперь мне предстояло рассказать о своем замысле товарищам.

На Земле я думал, что самое сложное — это добиться согласия у Совета Космогации. В том, что согласится экипаж, я не сомневался. Но сейчас я не был так уверен. Я посмотрел на Сережу — он сидел у пульта и ел тянучки — и немного успокоился. Сережа согласился еще на Земле, и мы вместе отстаивали эту идею в Совете. Я кивнул ему, и мы вышли в каюткомпанию. Там Ларри играл с Сабуро в японские шахматы, маленький Людвиг Порта копался в фильмотеке, а Артур Лепелье старался забыть девушку в оранжевом.

— Вот что, — сказал я. — Вы все хорошо представляете себе, что такое звездная?

Они посмотрели на меня с изумлением. Конечно, они все хорошо представляли себе. Десять лет непрерывных будней и отрешение навсегда, потому что к тому времени, когда мы вернемся, память о нас превратится в легенду.

Я сказал: — Я хочу вернуться на Землю раньше, чем через сто лет.

— Я тоже, — сказал Сабуро.

— Я тоже, — сказал Ларсен. — Например, сегодня к ужину.

Артур Лепелье заморгал, а Людвиг сказал неторопливо: — Вы хотите уменьшить скорость?

— Я хочу вернуться домой гораздо раньше, чем через сто лет, — сказал я. — Есть возможность проделать всю работу и вернуться домой не через сто лет, а через несколько месяцев.

— Это невозможно — сказал Микими.

— Фантастика, — вздохнул Артур.

Ларри положил подбородок на огромные кулаки и спросил: — В чем дело? Объясни, капитан.

До выхода в зону АСП (абсолютно свободного полета) оставалось еще около суток. Я сел в кресло между Ларсеном и Артуром и сказал Сергею:

— Объясни.

Известно, что чем меньше скорость звездолета отличается от скорости света, тем медленнее течет в звездолете время, подчиняясь законам теории тяготения. Но этот закон тем справедливее, чем меньше ускорение звездолета и чем короче время работы двигателя. Если же при околосветовых скоростях звездолет идет с двигателем, работающим непрерывно, если ускорения при этом достаточно велики, если у светового барьера создаются перепады ускорений, тогда… Трудно сказать, что получится тогда. Современный математический аппарат бессилен дать общие результаты. Однако при некоторых частных предположениях теория тяготения не исключает возможности явлений иного порядка. Время в звездолете ускорит свое течение. Десятки лет пройдут на корабле, и только месяцы — на Земле. («Муромец» — первый в мире прямоточный фотонный корабль. На нем можно поставить этот эксперимент.) Правда, это невыносимо трудно. Это потребует годы полета с чудовищными перегрузками — в пять — семь раз…

— Фантастика, — сказал Артур. Он снова вздохнул.

— Не так, — сказал Порта. — Не совсем.

Я очень рассчитывал на Порта. Он был биолог, но знал, по-моему, все, кроме дескриптивной лингвистики.

— Я слышал об этом, — сказал он. — Но это — теория. И это… — он неопределенно пошевелил пальцами.

Но это была не только теория. Три года назад я испытывал «Муромца» в зоне АСП. Я сорок дней просидел в амортизаторе, ведя звездолет с ускорением в 4 "g". Когда я вернулся, оказалось, что бортовой хронометр ушел на четырнадцать секунд вперед. Я провел в пространстве на четырнадцать секунд дольше, чем это зафиксировали земные часы.

Я рассказал про свой эксперимент.

— О, — сказал Порта. — Это хорошо.

— Но это должны быть лютые перегрузки, — сказал я. Об этом надо было предупредить непременно, хотя в состав экспедиции я отобрал только опытных межплаиетников, хорошо переносящих удвоенную и даже утроенную тяжесть.