Александр Житинский - Потерянный дом, или Разговоры с милордом

Демилле предложил оформить помещение в стиле большого современного западного города – с небоскребами, контуры которых надлежало вырезать из древесно-стружечных плит, со светящимися окнами, огнями реклам и автомобильных фар. Все это должно было мигать, переливаться цветами, создавая натуральную атмосферу Бродвея, скажем, посреди которого развертываются молодежные танцы. Евгений Викторович уже через два часа после знакомства набросал Серопяну эскиз. Алик слушал внимательно, кивая большой круглой головой.

– Годится. В окнах телевизоры поставим.

– Какие телевизоры?

– Цветные. Завтра привезут десять штук.

Демилле учел и телевизоры.

Получив одобрение эскизного проекта, он взялся за рабочие чертежи, бегая с рулеткой, обмеряя простенки, – Шурик и Вадик едва за ним поспевали. Уже к полуночи первого дня чертеж одного небоскреба был готов, а подручные, вооружившись ножовками, принялись осуществлять задуманное.

Местом обитания Евгения Викторовича стало помещение дискотеки. Это решилось в первый же вечер, когда Алик, дав команду о прекращении работы и отпустив подсобных рабочих, выставил на белый столик бутылку коньяка и положил четыре шоколадных батончика.

– Надо выпить за знакомство, – сказал он, жестом приглашая к столу Демилле.

Подошли Зеленцов и Малыгин. Алик неторопливо направился к стойке за бокалами. Евгений Викторович улучил момент и шепнул Зеленцову:

– Валерий Павлович, я хотел спросить, нельзя ли мне переночевать здесь?

– Что такое? – Зеленцов удивленно вскинул светлые брови.

– Понимаете, мне ночевать негде.

– Конфликт с женой? – понимающе улыбнулся Зеленцов.

Демилле замялся. Врать не хотелось, не столько из-за неудобства перед новыми знакомыми, сколько из-за того, чтобы не возводить напраслину на Ирину.

Алик принес бокалы и бутылку боржоми.

– Есть проблемы? – спросил он.

Малыгин молча теребил бороду, ожидая, когда нальют.

– Алик, тут, понимаешь… – начал Зеленцов, улыбаясь с едва уловимым заискиванием, но Демилле прервал его:

– Мне ночевать негде.

– Ты приезжий? Почему сразу не сказал?

– Нет, я ленинградец. Здесь живу, но…

– Развелся? – Алик сел, неуловимым движением пальцев откупорил коньяк, разлил собеседникам.

– Не совсем так… Я прописан… – Демилле путался, не зная, как лучше сказать.

Алик насторожился, внимательно взглянул на Евгения Викторовича.

– Говори все. Мы теперь в одной команде. Я знать должен.

– У меня дом улетел. Может, слыхали? Еще весной, – сказал Демилле, с надеждой обводя взглядом лица соседей по столику.

Серопян и Малыгин одновременно повернулись к Зеленцову. А тот, наклонившись вперед и глядя прямо в глаза Евгению Викторовичу, тихо спросил:

– Улица Кооперации, дом одиннадцать?

– Да. Откуда вы знаете?

Вместо ответа Зеленцов хлопнул ладонями по столику и от души, с каким-то облегчением, расхохотался.

– А? Что я вам говорил? Вот! Вот, пожалуйста! Какие вам еще доказательства?! Инессу знаете? – вдруг спросил он у Демилле.

– Какую Инессу?

– Латышку, модельершу. Из третьего подъезда?

– Красивая такая? Знаю, почему же не знать, – пожал плечами Евгений Викторович.

Зеленцов был счастлив.

Как выяснилось, его коллеги по дискотеке, давно зная и об утрате им служебных документов, и об Инессе, никак не могли поверить в причину такого прокола, повлекшего за собой исключение из партии и понижение в должности. Рассказы Зеленцова о летающем доме отвергали начисто, считая, что Валерий Павлович просто скрывает истинные обстоятельства. И вот нашелся свидетель! Все были довольны. На радостях выпили, а потом потребовали рассказа. Демилле поведал о своих мытарствах, причем был предельно краток, ибо ему больше хотелось выслушать исповедь Зеленцова. Рассказ Валерия Павловича, последовавший немедля, был гораздо более красочен: Инесса, коньяк, вид ночного города с высоты птичьего полета, страх, портфель, едва пролезший в форточку, так что Валерию Павловичу пришлось забраться ногами на кресло и, стоя в одних трусах, выпихивать его обеими руками наружу… Одного не знал Валерий Павлович: места приземления дома. Помнил только серое утро, пугающее узкое ущелье между домами да милицейский «воронок». Кажется, везли из старой части города… Помнил еще фамилию майора, проявившего дурацкую принципиальность, повлекшую за собою беды, – Рыскаль.

Демилле обмяк. Опять удалось схватить руками за хвост птицу надежды, но она упорхнула, оставив в руке легкое перышко.

– Женя, деньги нужны? Дам аванс, – сказал Алик.

И, не дожидаясь ответа, вынул из портмоне двести рублей. Демилле принял, неумело благодаря.

Демилле устроился на ночь в дискотеке на листе толстого белого пенопласта, приготовленного для оформления. Под голову подложил портфель.

– Красиво жить не запретишь, – улыбнулся Алик, увидев постель своего работника.

Впрочем, на следующий день Зеленцов привез раскладушку и тонкий матрас, Малыгин – одеяло, а Серопян вручил Евгению Викторовичу целлофановый пакет с комплектом индийского постельного белья в счет будущей зарплаты. Через Шурика и Вадика удалось приобрести джинсы, куртку и кроссовки – все ношеное, но еще имеющее вид. На это ушли двести рублей аванса. Через несколько дней Демилле попросил у Алика еще, и тот, знакомо улыбнувшись, отсчитал сотню. К этому времени целый квартал Бродвея выстроился у одной из стен дискотеки.

Сразу по приезде Демилле начал отращивать усы.

В первую неделю он почти не покидал помещения дискотеки, много работал – пилил, строгал, красил… Незаметно прошло девятнадцатое число – дата выхода его из отпуска. Евгений Викторович, не колеблясь, решил на работу не выходить. Рвать так рвать. Чем хуже, тем лучше. Когда усы достигли приличествующей своему названию кондиции, Демилле отважился выходить в город, прикрывая глаза светозащитными импортными очками. Однажды увидел свое отражение в стекле витрины – и не узнал. Показался себе чужим, гадким, отвратительным.

Свидание с братом и посещение родильного дома оставили в душе смутный осадок безвозвратно потерянного родства. К Федору больше не заходил, не звонил и матери с сестрой.

По мере приближения дня открытия дискотеки суматоха на втором этаже «стекляшки» нарастала: привозили оборудование, посуду, холодильники, начали завоз продуктов и напитков. Серопян не выходил из-за стойки, Демилле руководил строительством Бродвея, а Зеленцов тренировался у микрофона. Под его конферанс и бодрящую музыку работалось легко.

К полуночи Евгений Викторович валился с ног. Последним, как капитан с корабля, уходил Алик; Демилле запирал за ним дверь дискотеки и брел на свою лежанку, размещенную в пустующей пока моечной. И там, среди оцинкованных баков и медных, с зеленью, кранов, наваливалась тоска.