Александр Житинский - Потерянный дом, или Разговоры с милордом

Вошли и другие люди, не очень мне известные: молодежь, инженеры, врачи. Всего было избрано семнадцать человек: пять в Правление и четыре тройки взаимопомощи.

Ирина Михайловна голосовала за всех, кроме Серенкова, поскольку никого, исключая соседей по этажу, не знала.

Обескураженный результатами голосования, Вероятнов вяло подвел итоги и спросил, не хочет ли кто еще выступить.

Кооператоры молчали. Вдруг поднялся Григорий Степанович.

– Разрешите мне?

Ирина сжалась, с ужасом уставившись на генерала. А он не спеша снял макинтош, повесил его на спинку стула и двинулся по проходу к сцене. Когда он взошел по ступенькам и повернулся к залу, Ирина отметила, что на пиджаке генерала не было не только Звезды Героя, но даже орденских планок.

– Вы из какой квартиры, товарищ? – спросил Вероятнов.

– Я из двадцать восьмой…

– Как? – вскинулся из зала молодой человек с усиками. – Я из двадцать восьмой, товарищи!

– Прошу прощения… – успокоил его генерал. – Я из двадцать восьмой, но другого дома. Соседнего…

– Почему же вы… По какому праву, – начал Вероятнов, но генерал обернулся к нему и так же спокойно объяснил:

– Видите ли, я родился здесь, на Безымянной, поэтому мне небезразлично…

И Григорий Степанович довольно обстоятельно и с какой-то внутренней уверенностью, что его необходимо выслушать (и вправду, слушали внимательно!), повел рассказ о той части города, куда попали ныне прилетевшие кооператоры. Он, как гостеприимный хозяин, рассказывал о домах, которые окружают теперь прибывший девятиэтажный дом, об их строителях (одним из них был Штакеншнейдер), о бывших владельцах; о том, что Подобедова и Залипалова улицы получили свои имена по фамилиям живших здесь когда-то купцов; упомянул и о пивной Кнолле, и о находившемся неподалеку родильном доме, носившем ранее имя Шредера; перед глазами притихших кооператоров проплывали картины двадцатых и тридцатых годов, булыжные мостовые, красные петербургские трамваи, лавки и ресторации, старьевщики и дворники…

Все вдруг разом почувствовали, что здесь с незапамятных времен шла разнообразная городская жизнь, что полоска нового асфальта, так разительно отличающаяся от старого, возникла на Залипаловой, скажем, в одна тысяча девятьсот шестидесятом году, когда меняли водопровод, проложенный еще до революции; что тот брандмауэр, который виден из торцевых окон первого подъезда, когда-то был прикрыт доходным домом Бахметьева, попавшим под фугаску во время блокады; что купцы эти, Залипалов и Подобедов, действительно проживали неподалеку в особняках, причем, как часто водится на Руси, враждовали между собою по-смертному, отчего, кстати, и соединявшая их улица так и не получила собственного имени, осталась Безымянной… Короче говоря, пахнуло историей, которую в общих чертах знали, но, проживая там, на Гражданке, на бывших болотистых лугах, не ощущали напрочь.

И перелет дома как-то сам собою был включен в круг истории, в ее медленный вихрь, уносящий и приносящий дома, стал вдруг историческим событием этой части города, неподалеку от Тучкова моста.

Генерал закончил. В зале, точно после хорошей лекции, раздались аплодисменты.

– И все же, гражданин… В чем, так сказать, конкретные ваши предложения? – осторожно спросил Вероятнов.

– Конкретные предложения? – генерал лукаво взглянул на бывшего председателя Правления. – Я предлагаю быть потомками. Понимаете? Если есть предки, должны быть и потомки. Правильно я говорю?

Вероятнов растерянно кивнул, а из зала донесся женский вскрик:

– Верно! Очень правильно!

Ирина поискала глазами, но обладательницу этого взволнованного голоса не нашла. Та спряталась, устыдившись эмоций.

…Расходились с достоинством и возникшим ощущением сообщества не только кооперативного, но более широкого – с предками… хотя понимали это смутно, по-разному…

А вечером Егор был поощрен боевыми стрельбами, которые происходили так: в комнатах его и генерала расставили мишени, после чего Григорий Степанович и Егорка поочередно поражали мишень противника через окна, пользуясь пружинными пистолетами с патронами в виде стрел с резиновыми присосками. Смеющаяся Ирина подсчитывала очки, а когда из-за трубы генеральского дома выплыла крутобокая луна, игру прекратила и уложила сына спать.

После чего она пожелала генералу доброй ночи и, затворяя уже окно, вдруг спросила:

– А вы почему Звездочку не носите, Григорий Степанович?

– Звездочку?.. Ах, эту… Как вам сказать. Ношу иногда. Она у меня на другой одежде. Доброй ночи!

Вторым пристанищем Демилле стало аспирантское общежитие неподалеку от улицы Кооперации – серое четырехэтажное здание из силикатного кирпича, притаившееся в глубине многоэтажного жилого массива.

Встретили его там радушно и уважительно. Математик Тариэль из Баку и кибернетик Мамед из Ташкента действовали по всем канонам восточного гостеприимства. Едва Костя Неволяев представил им Евгения Викторовича (произошло это вечером в воскресенье) и вкратце изложил его историю, воспринятую аспирантами с почтительной невозмутимостью, как Тариэль побежал к комендантше тете Варе с мешочком одуряюще пахнувшей сушеной дыни – лакомством, употреблявшимся аспирантами для улаживания самых пикантных и экстренных дел, – а Мамед, действуя проворно, но без спешки, принялся приводить комнату в порядок.

Мамед был низенького роста, щуплый, с восточной печалью в глазах. Он застелил постели, смел со стола крошки и принялся готовить чай, для чего включил электрический чайник, а на стол выставил синие пиалы и фарфоровый чайничек для заварки, чрезвычайно красиво расписанный.

Демилле присел на стул, огляделся. Комната была просторной, состоящей из двух частей: передней, где стояли обеденный стол, диван, торшер, висели книжные полки и украшения (среди прочих – неизвестный музыкальный инструмент), и закутка, отгороженного платяным шкафом; за ним помещались две койки и письменный стол, заваленный книгами.

Вернулся сияющий Тариэль и сообщил, что за ломтик сушеной дыни тетя Варя готова пустить ночевать не только одинокого мужчину, но и весь кордебалет варьете гостиницы «Советская». Мамед встрепенулся, с надеждой посмотрел на товарища.

– Завтра начинаем отстрел, – деловито распорядился Тариэль.

– Да вы что! – закричал Костя. – Дайте человеку освоиться.

– А мы и Евгению Викторовичу девушку подберем, – учтиво сказал Тариэль.

– Нет-нет, не надо, – сказал Демилле. – Я, знаете, не любитель. У меня жена, сын…

Тариэль подмигнул Косте.

– Да мы жениться не заставляем, Евгений Викторович!

– Для польза здоровья, – с печальной озабоченностью произнес Мамед, и все расхохотались.