Александр Житинский - Потерянный дом, или Разговоры с милордом

Всем на минуту стало неловко от вспыхнувшей распри, в основе которой лежало все понимали что.

Клара Семеновна прервала неприятную паузу сообщением о том, что одна из воздухоплавательниц (Завадовская, конечно, сказала «жиличка») просит разрешения пригласить с собою на банкет своего знакомого. Ей одной, видите ли, скучно.

– Кто такая? – спросил Рыскаль.

– Ирина Михайловна Нестерова, квартира двести восемьдесят семь.

– А кого она хочет пригласить?

– Из соседнего дома… Ну, отставной генерал, помните? Он у нас на собрании выступал, – ответила Клара несколько пренебрежительным тоном.

– Товарищи, у них роман! – воскликнула Светозара Петровна, мгновенно оживляясь и обводя членов Правления восторженно-таинственным взглядом. – Он к ней телефон провел, беседуют часами! Я сама видела! Он мужчина солидный, но со странностями, товарищи.

– Нестерова что, одинокая? – спросил Рыскаль, припоминая.

– Почему одинокая? Совсем не одинокая! – воскликнула Ментихина. – Говорит, что муж в командировке. А он, между прочим, здесь! В городе… – Светозара Петровна понизила голос до шепота.

– А его как фамилия? Нестеров? – снова спросил Рыскаль, не отыскивая в памяти кооператора с такой фамилией.

– Нет! Демилле! Его фамилия Демилле! – вскрикнула Ментихина в упоении от счастья – сообщить важнейшую новость.

– Ах, вот как…

Майор мигом припомнил звонок в Управление по поводу незарегистрированного бегуна, который интересовался адресом улетевшего дома. Слишком уж необычная фамилия! Значит, соседям жена говорит, что муж в командировке, а нам – что не живет с нею совсем… Впрочем, не наше дело. Мало ли какие у нее причины?.. Однако они не разведены. Это уже плохо. Пожалуй, не стоит осложнять обстановку.

Поразмышляв так, Рыскаль ответил Кларе:

– Отсоветуйте ей, Клара Семеновна. Лишние разговоры. Не нужно ей это… А с генералом я сам после поговорю.

Он сделал пометку в перекидном календаре.

– Совершенно правильно, Игорь Сергеевич! А я с Иринушкой поговорю, – сказала Светозара Петровна услужливо. Ее общественный темперамент прямо-таки выплескивался из души и тут же находил себе желанные русла.

Рыскаль чуть поморщился, но возражать не стал.

С вопросом о банкете было покончено, и перешли ко второму пункту: концерт художественной самодеятельности. Светозар Петрович зачитал список выступающих и названия номеров. Дабы подать пример, Правление во главе с Рыскалем тоже в полном составе подалось в артисты – Рыскаль даже со всем семейством. У него дома было заведено петь, и уже давно существовал вокальный квартет, где запевалой была Клава.

Возражений программа концерта не вызвала, но, как и в предыдущем вопросе, наметилось осложнение. Светозар Петрович, сделав печальную мину, доложил, что вынужден был отстранить от участия в концерте трех самодеятельных авторов: один из них предлагал басню собственного сочинения, а двое других – молодая супружеская чета – сочинили песенку под гитару, которую и намеревались исполнить на концерте.

– И там, и там – о нашем событии, – значительно сказал Светозар Петрович.

– О каком событии? – не понял Рыскаль.

– О перелете.

Светозара Петровна распространила между членами Правления тексты упомянутых сочинений. На листках стояли фамилии авторов и номера квартир.

Басня являла собою пародию на крыловский «Квартет», довольно неумелую и не слишком остроумную. Заслуживала внимания лишь концовка, скорее всего, получившаяся у автора случайно:

Песенка была шуточная, по типу студенческой, ложившаяся на любой незамысловатый мотив. О том, как хорошо летать домами, избами и сараями и что, освоив такой способ передвижения, человечество непременно будет счастливо.

– Ну, и почему вы им не разрешили? – напрямик спросила Вера Малинина.

– Разглашение… – печально развел руками Ментихин.

– Да ну вас! Сразу вранье начинается! Я понимаю, что трепаться на улице не надо. Но все же свои. Все и так знают! – обиделась Вера.

– Все знают, что в магазинах нет… скажем, ситца. Но писать об этом не принято, – сказал Файнштейн, по форме возражая Вере, а по интонации – присоединяясь.

Серенков тут же наискось открыл рот, ища возражения, но пока думал – реплику Файнштейна проехали. Рыскаль, желая, видимо, быть мягким и демократичным правителем, песенку разрешил, а басню отверг, ввиду непонятности позиции автора. То ли он обличает, то ли насмехается неизвестно над кем?

– Как его фамилия?.. Бурлыко? Квартира шестьдесят семь?.. Хорошо.

…Временами стало казаться, что приплыл, достиг прочной суши, успокоился. Особенно когда выходил по утрам из Натальиной комнаты с полотенцем на шее и раскланивался с соседями: со старухой Елизаветой Карловной, помнившей его еще по первому визиту десятилетней давности, и с новыми, появившимися год назад, – семейством Антоновых. Умывшись, варил кофе, на службу не спешил никогда, ибо приучил начальство и сослуживцев к почти произвольному появлению – ему прощали, вернее, махнули рукой: как же! Демилле у нас талант! Считали талантом по привычке, берущей начало с тех давних великолепных проектов, подрамники от которых частью затерялись, частью засунуты куда-то за шкафы в мастерской или дома.

Дома… Каждый раз это слово укалывало в сердце. Демилле спешил перепрыгнуть мыслями на другое, приучал себя, что теперь здесь – его дом. Эту мысль обосновывал внутри себя тщательно, пока не намекнул Наталье о том, что его проживание может продлиться неограниченно долго. Она насторожилась, задумалась на минуту, потом покачала головой: «Нет, Женя. Так мы не договаривались». – «Почему? – обиделся Демилле. – Ты не хочешь?» – «Не хочу». После паузы проговорила: «Я не хочу терять старого друга. Муж ты никакой, а друг хороший. Менять старого друга на нового мужа не стоит». Демилле надулся, как ребенок, подумал с тоской: «И здесь не нужен…». Стал осторожно интересоваться на службе, нет ли где свободной комнаты или квартиры, чтобы снять. Нет, не себе… родственнику…

Вдруг обнаружились какие-то болезни, которых раньше не замечал. Ныло в животе справа – печень не печень, а что там? – неизвестно. Нашел у Натальи книгу о здоровье, рациональном питании и образе жизни, стал читать, мечтая, как будет по утрам бегать трусцой в Таврическом – здесь близко… Однако не было спортивного костюма. Все чаще наваливалась тоска по Егорке, тогда ныл, жаловался Наталье на судьбу, упрекал Ирину, пил валерьянку…