Грег Бир - Наковальня звезд

— Мне хотелось бы поговорить с Матерью Войны, — сказал он жезлу.

Через несколько минут Мать Войны появилась у люка его каюты. Мартин разрешил ей войти. Чёрно-белая краска на лице робота начала уже осыпаться и облетать — не мешало бы вскоре обновить боевую окраску.

Мартин коротко поведал о своих размышлениях и попросил совета.

— Любые знания могут оказаться полезными, — сказала Мать Войны. — Мы ведь можем оказаться в такой ситуации, что придётся обучать и снаряжать другой Корабль Правосудия.

— Возможна и такая критическая ситуация?

— Трудно судить обо всём заранее.

Мартин криво усмехнулся. Интересно, что заставляет его вести подобные разговоры? Как Пэн, он должен был руководствоваться собственными предчувствиями — но он не доверял своим инстинктам.

Он сжал губы. Если на Марсе и Венере дела пошли плохо, если Солнечная система была вновь атакована, и Благодетели проиграли, то дети внутри корабля — единственное, что осталось от Земли…

На карту было поставлено большее, чем их собственные жизни. Разве не вопиит его генная память о том, что нужно выжить любой ценой?

Мартин вытер со лба проступивший пот.

— Я боюсь призрака Земли.

— Хорошо, мы постараемся сконцентрировать все наши усилия на выполнении Работы, — сказал он. — Мы стараемся показать всё, что мы можем.

Впервые он был доволен молчанием Матери Войны.

«Черепаха» падала вниз быстрее, чем камень. Внутри корабля дети неотрывно готовились, наблюдали и прислушивались к самым незначительным шумам с Небучадназара, Рамзеса и Герода, к гулу с Полыни, следили за передвижением крошечных точек света, что предположительно считались кораблями.

Они дрейфовали и дрейфовали вокруг Полыни.

Дети стали тише, угрюмее.

Тереза и Мартин до сих пор находили оказии заниматься любовью, но делали это без особого энтузиазма.

Рамзес, незначительно больший, чем Небучадназар, был покрыт толстым слоем вулканической дымки. Просматривалась некая внешняя аномалия — возможно, на планете сохранилась необработанная глыба урания, которая, несмотря на столь древний возраст, по-прежнему вулканизировала и оставалась горячей и массивной. Но в целом процесс был приостановлен, а сделать это могли только разумные существа: или с Небучадназара, или с Левиафана, ближайшей звёздной системы, или с Бегемота, прежде, чем он стал красным гигантом.

Час за часом Мартин изучал информацию о Небучадназаре, которую получила исследовательская команда. Хаким тоже не спал, хотя Мартин, найдя его буквально падающим с лестничного поля, уже не способного двигаться, приказал ему немедленно отдохнуть.

Вниз, вниз…

Время летело достаточно быстро, для Мартина чересчур быстро — не было возможности хорошенько обдумать всё, что следовало бы обдумать, не было времени сделать выводы, которые необходимо было сделать.

Цель их путешествия, — а возможно, и главная цель их жизни приближалась слишком быстро.

Производители уже работали в первичном облаке Полыни, преобразовывая обломки горных пород в достаточное количество нейтрониумного оружия.

Но после сообщения своего расположения относительно «Черепахи», производители замолчали. По каналам связи доносился лишь гул с отдалённых звёзд. «Черепаха» не могла даже обнаружить, где находятся сейчас их помощники, а время для подачи им инструкций уже прошло.

А это означало, что добьётся «Черепаха» успеха или нет, производители в любом случае забросять оружие в систему. Но только такая война заняла бы годы…

Мартин покачивался в гамаке рядом с Терезой — оба не спали. Минут пятнадцать-двадцать — они просто лежали — удовлетворённые, не произнося не слова. Не было в мире таких слов. Хотелось просто вот так лежать, прижавшись друг к другу, прислушиваясь к дыханию.

— Мы выполним Работу, я уверен, — произнёс, наконец, Мартин.

— Ты хочешь сказать, что мы отлично подготовлены? — уточнила Тереза.

— Да, момы хорошо натренировали нас…

— Уничтожать.

Мартин поморщился:

— Да, уничтожать, но кого? Убийц, которые сами обрекли себя на это. Как долго можно позволять им нападать? — Он ещё раз поморщился, затем погладил Терезу по руке. — Зачем они погубили Землю, когда у них был свой собственный дом, который они до сих пор не могут заполнить? Это что — была жадность?

— Может быть, это был страх? — предположила Тереза. — Они боялись, что, если не они, то мы пошлём роботов-убийц?

— Волчьи законы, — кивнул Мартин. — Альтернатива: убить или быть убитым.

— Убить и быть убитым.

— Мне не нравится, каким я становлюсь, — после некоторого раздумья произнёс Мартин. — Мне не нравится, что я делаю.

— А я тебе нравлюся? — спросила Тереза.

— Конечно.

— Но я же делаю те же самые вещи.

Он пожал плечами, не в силах объяснить данное противоречие.

— Ты чувствуешь свою вину?

— Нет, — ответил Мартин — Я мечтаю превратить их мир в шлак.

— Ну и отлично.

— А ты?

— Чувствую ли я свою вину?

— Нет. Хочешь ли ты наблюдатьза этим?

Она какое-то время молчала, её дыхание было ровным, будто бы она уснула.

— Нет, не хочу, — ответила она наконец. — Но буду. За тех, кто уже не может этого увидеть.

Падение, падение. Невдалеке — по масштабам Вселенной — от ослепляющего горнила Полыни, в сотне километров от Небучадназара, тихие, как приведения, мелкие, как мошка, медлительные, как черепахи, Хаким и его исследовательская команда сконцентрировала все своё внимание на пяти внутренних тёмных массах. Мартин, в свою очередь, сконцентрировал внимание на дисциплине, добиваясь того, чтобы мысли каждого принадлежали только Работе.

Идя от одного к другому, от Венди к Потерянному Мальчику, он разговаривал с каждым, — утешал, ободрял, пока у него ни охрип голос и ни затуманились глаза. Он подумал, что именно так ободрял бы всех отец, будь он на его месте. Пространственно-временная пропасть, казалось, отступила — по крайней мере, не имела сейчас никакого значения в обманутом сознании Мартина.

Всё было, как во сне, мрачно нереальном — малознакомое пространство «Черепахи» способствовали укоренению этого ощущения. Слишком часто у них менялся чувство принадлежности — Земле, Центральному Ковчегу, «Спутнику Зари». Они никому не принадлежали, только своей Работе.

Теодор Рассвет ненавидел именно это, — подумал Мартин. Его раздражала столь свободная жизнь-иллюзия, он нуждался в некой связующей правде, мостом перекинутой между тем, кем они были на Центральном Ковчеге и кем стали сейчас. Но цели и связи были потеряны.

Теодор был бы сейчас очень несчастным. А, может быть, он изменился бы, — как изменились все они, как изменилась Ариэль, и, отметая сомнения, предоставил бы все судьбе.