Аластер Рейнольдс - Город бездны

— А теперь ты расстроен, — продолжал отец. — Потому что дельфины оказались не такими, как ты ожидал, верно? Мне тоже их жаль. Но Слик и другие не в своем уме. Самое лучшее, что мы могли бы сделать, — это усыпить их всех, но им по-прежнему разрешено воспитывать свою молодь, и каждое последующее поколение будет…

— …поколением психопатов, — пробормотал Небесный.

— Да, — отец посмотрел на него с любопытством. — Верно. Еще более опасных. Вижу, твой словарный запас растет не по дням, а по часам, а потому стыдно было бы мешать процессу, не так ли? — он взъерошил Небесному волосы. — Я говорю о детской, юноша. Тебе не повредит побыть некоторое время в безопасности.

Не то чтобы Небесный ненавидел детскую, или она ему чем-то не нравилась. Но ссылка в детскую казалась настоящим наказанием.

— Я хочу видеть маму.

— Твоей мамы на корабле нет, Небесный. А если бы она была здесь, ты напрасно надеешься, что она изменит твою участь. Она скажет абсолютно то же самое. Ты проявил непослушание, и тебя придется наказать, — он повернулся к Констанце и покачал головой. — Что касается вас, юная леди, то мне кажется, вам обоим полезно будет некоторое время не играть вместе — не так ли?

— Мы не играем, — нахмурилась Констанца. — Мы разговариваем и исследуем.

— Да, — согласился Тит и тяжело глубоко вздохнул. — И посещаете отсеки, в которых вам строго запрещено появляться. Боюсь, это не может оставаться безнаказанным, — он заговорил мягче, как делал всегда, сообщая что-то действительно важное. — Этот корабль — наш единственный дом, и другого у нас не будет. Дом — это прежде всего убежище, безопасное место. Но и здесь есть места, куда ходить не следует. Не из-за каких-то чудовищ и прочих глупостей, а потому, что там опасно — и для взрослых тоже. Механизмы и энергетические системы. Роботы и отпускные колодцы. Поверь мне, я видел, что случается с людьми, которые посещают запретные места. Это не самое приятное зрелище.

Небесный ни на миг не усомнился в словах отца. Возглавляя службу безопасности корабля, где, по большому счету, сохранялось политическое и социальное равновесие, Тит Хаусманн занимался расследованием несчастных случаев и крайне редких самоубийств. И хотя Тит всегда оберегал мальчугана от конкретных описаний гибели, ожидающей на таком корабле, как «Сантьяго», воображение Небесного рисовало весьма яркие картины.

— Мне жаль, — сказала Констанца.

— Не сомневаюсь. Но это не отменяет того факта, что ты отвела моего сына на запретную территорию. Я поговорю с твоими родителями, Констанца, и не думаю, что они придут в восторг. А теперь беги домой, и, быть может, через неделю-другую мы пересмотрим ситуацию. Хорошо?

Она ничего не ответила — только кивнула — и ушла по одному из кривых коридоров, которые радиально расходились от перекрестка, где их встретил Тит. До жилища ее родителей было недалеко — жилые отсеки на «Сантьяго» располагались достаточно плотно. Однако проектировщики корабля старались избегать прямых маршрутов, если не считать аварийных лазов и железнодорожных линий, ползущих вниз по «хребту» корабля. Змеящиеся коридоры общественных помещений создавали впечатление, что внутреннее пространство корабля куда обширнее, чем на самом деле. Две семьи могли жить бок о бок, полагая, что обитают в противоположных концах жилого сектора.

Тит вместе с сыном направился домой. Небесный сожалел, что матери нет на борту, поскольку она — что бы там ни говорил Тит — обычно предписывала не столь строгие наказания. Он смел надеяться, что она уже вернулась, завершив работы на корпусе до конца вахты, и уже ожидает, когда они придут в детскую. Но ее там не было.

— В детскую, — приказал Тит. — Поиграешь пока с Клоуном. Я вернусь часа через два-три и выпущу тебя.

— Я не хочу туда.

— Правильно. Если бы хотел, что бы это было за наказание?

Дверь детской комнаты открылась. Тит подтолкнул сына внутрь, а сам остался за порогом.

— Привет, Небесный, — сказал Клоун. Он уже поджидал мальчика.

В детской было много игрушек. Некоторые из них умели поддерживать что-то вроде диалога и на первый взгляд даже казались подлинно разумными. Небесный сознавал, что эти игрушки предназначались для детей примерно его возраста и задуманы в соответствии с картиной мира, которая складывается у типичного ребенка на третий год жизни. Но большинство игрушек начали казаться ему примитивными и глупыми уже после второго дня рождения. Клоун был другим — не совсем игрушкой, хотя и не совсем и личностью. Клоун был с Небесным давным-давно, он был частью детской, но не всегда там находился. Еще Клоун не мог трогать вещи или позволять Небесному трогать себя, а когда говорил, то звуки его голоса доносились не совсем оттуда, где он стоял, — или притворялся, что стоял.

При этом нельзя было сказать, что Клоун существует лишь в воображении. Он видел все происходящее в детской и пунктуально доносил родителям Небесного, когда тот делал нечто заслуживающее порицания. Именно Клоун сообщил родителям, что Небесный сломал кресло-лошадку и что в этом — невзирая на заверения мальчугана — не было вины ни одной из «умных» игрушек. Небесный возненавидел Клоуна за это предательство — но ненадолго. Даже Небесный понимал, что Клоун был его единственным настоящим другом — если не считать Констанцы, и что он знал о существовании вещей, не доступных даже ее пониманию.

— Привет, — печально отозвался Небесный.

— Вижу, тебя заперли за посещение дельфинария.

Клоун одиноко стоял в строгой белой комнате, прочие игрушки были аккуратно спрятаны.

— Это было несправедливо, Небесный, ведь так? Я мог бы показать тебе дельфинов.

— Но не тех. Не настоящих. И ты мне их уже показывал.

— Но не таких. Смотри!

И внезапно оба они очутились в лодке, в море, под синим небом. Вокруг на гребнях волн, вспенивая воду, плясали дельфины, их спины блестели под солнцем, словно мокрые булыжники. Впечатление портили только узкие черные окна в одной из стен комнаты.

Однажды Небесный нашел в книге сказок картинку с изображением Клоуна в пестром наряде с буфами и большими белыми пуговицами. На его комичной физиономии, обрамленной взбитыми рыжими волосами под мягкой полосатой шляпой, постоянно сияла улыбка. Когда он дотронулся до картинки в книге, клоун шевельнулся и показал те же фокусы и забавные вещицы, что показывал его собственный Клоун. Небесный смутно помнил времена, когда эти трюки заставляли его смеяться и хлопать в ладоши, как будто ему не нужно было ничего на свете, кроме этих ужимок.

Теперь Клоун начинал ему понемногу надоедать. Он по-прежнему развлекал Небесного, но их отношения претерпели глубокие изменения, и пути назад не было. Отныне Клоун стал для Небесного объектом, который надлежало исследовать, анатомировать и тщательно измерить. Клоун чем-то напоминал рисунки пузырьками, которые создавали в воде дельфины, — правда, эта картинка была сделана скорее из света, чем из звука. И сейчас они были в лодке только понарошку. Под ногами был все тот же твердый и гладкий пол комнаты, куда его запер отец. Небесный не совсем понимал, как создается эта картинка, но она вполне могла сойти за реальность. Даже стены детской были невидимы.