Аластер Рейнольдс - Город бездны

Но Даша сказала, что штамм нестойкий. Может, она и права. Пока что я мог похвастаться только стигматом и парой тематических сновидений. Небесный Хаусманн не являлся мне при свете дня и не обращался ко мне, когда я спал, так что до одержимости дело еще не дошло. Меня не тянуло к вещицам, все значение которых сводилось к тому, что они имели какое-то отношение к Небесному, и не впадал при мысли о нем в религиозный экстаз. Он для меня был тем, кем был всегда, не больше и не меньше — историческим деятелем, человеком, который совершил жесточайшее преступление и понес столь же страшное наказание. Но он стоил того, чтобы его помнить, потому что подарил нам целый мир. В истории полным-полно таких людей. Их репутация окрашена поровну черным и белым… которые на расстоянии начинают сливаться, превращаясь в серую муть. Так почему я должен поклоняться Хаусманну? Только потому, что мне приснилась пара дней из его жизни? Я был сильнее этого.

— Не понимаю, почему вы так торопитесь покинуть нас, — сказала Амелия во время передышки, отбрасывая со лба влажную прядь волос. — Вам понадобилось пятнадцать лет, чтобы попасть сюда — что значат еще несколько недель?

— Наверное, я нетерпелив по натуре, Амелия.

Она недоверчиво посмотрела на меня. Пожалуй, требуется аргументация.

— Понимаете, этих пятнадцати лет для меня все равно что не было — будто я только вчера собирался сесть на корабль.

— Не убедительно. Сейчас или неделей-двумя позже — разница блаженно невелика.

Но все же она есть. Только она… блаженно огромна… нет, просто огромна. Но Амелии нельзя знать всю правду.

— Вообще-то… — я взял чуть небрежный тон, — у меня есть еще один повод поторопиться. В ваших архивах, наверно, не сохранились сведения о том, что я… путешествовал не один. Моего спутника, наверно, уже успели «отогреть».

— Пожалуй, это возможно, если тот человек сел на корабль раньше вас.

— Вот и я так думаю. По сути, он мог не проходить через хоспис, если у него не было осложнений. Его зовут Рейвич.

Мои слова удивили ее, но явно не вызвали подозрений.

— Я помню человека с таким именем. Он проходил через нас. Арджент Рейвич, верно?

— Да, это он, — улыбнулся я.

Арджент Рейвич.

Когда-то давно это имя для меня ничего не значило. Сейчас в это трудно поверить. Но слишком долго это имя — вернее, существование человека, носящего это имя, — было определяющим фактором моей личной Вселенной.

Впрочем, я хорошо помню, когда впервые услышал это имя. Это случилось в Доме Рептилий. Была ночь, и я учил Гитту обращаться с пистолетом. Примерно так же, как сегодня учил Амелию защищаться от брата Алексея. Аналогии обладают свойством воскрешать воспоминания.

Дворец Кагуэллы на Окраине Неба представлял собой длинное здание в виде буквы «Н», со всех сторон окруженное джунглями. На крыше дворца высилась одноэтажная надстройка. Она повторяла очертания строения, но была чуть уже, что позволило обнести ее низкой террасой, огороженной высоким барьером. Слов нет, позиция выигрышная, но полоса расчищенной территории примерно в сотню метров шириной, опоясывающая Дом Рептилий, совершенно не просматривалась, если только не стоять на стене, глядя через край. Казалось, высокие мрачные заросли вот-вот хлынут через стену террасы, подобно вязкому зеленому приливу, и погребут дворец в своих глубинах. Ночью джунгли превращались в море непроницаемой черноты. Все цвета исчезали, зато местные обитатели наполняли ее тысячами голосов, не похожих ни на что. На сотни километров вокруг не было ни одного человеческого жилья.

В ту ночь, когда я обучал Гитту, было необычайно ясно, звезды усеивали небо от верхушек деревьев до зенита. У Окраины Неба нет лун, а несколько ярких анклавов на орбите планеты опустились за горизонт, но террасу освещали десятки факелов, которые держали в пастях золотые гамадриады, выстроившиеся на каменных пьедесталах вдоль стены. Кагуэлла был помешан на змеиной охоте. Последней его навязчивой идеей было поймать себе почти взрослую гамадриаду — в пару к юной особи, которая в настоящий момент одиноко обитала где-то в недрах Дома Рептилий. Кагуэлла ухитрился изловить ее в прошлом году.

Моя служба у него только начиналась, когда я принял участие в той охотничьей экспедиции… и тогда же впервые увидел его жену. Кагуэла дал ей одну из своих охотничьих винтовок, и она даже сделала пару выстрелов, но это явно были ее первые в жизни выстрелы. В итоге Кагуэлла попросил меня дать ей несколько импровизированных уроков стрельбы, пока мы находились в лесу. Приказ есть приказ. Она даже кое-чему научилась, но было ясно, что из Гитты никогда не выйдет хорошего стрелка. Впрочем, это вряд ли имело значение: она не интересовалась охотой. Сохраняя стоическое спокойствие в течение всей экспедиции, она совершенно не разделяла восторгов Кагуэллы.

Вскоре даже Кагуэлла понял, что напрасно теряет время, пытаясь сделать из Гитты охотницу. Тем не менее он настоял на том, чтобы по возвращении мы продолжали уроки — пусть не столь интенсивно, но регулярно. Теперь целью была самооборона.

— Зачем? — спросил я. — Если вы нанимаете людей вроде меня, вам с Гиттой можно не беспокоиться.

Разговор происходил в одном из пустых помещений вивария. Мы были одни.

— Потому что у меня есть враги, Таннер. Ты молодчина, и твои люди тоже, но они не идеальны. Убийцу-одиночку вы не остановите.

— Да, — согласился я. — Если это профи, он сумеет прикончить любого из вас, прежде чем вы поймете, что происходит.

— Профи вроде тебя, Таннер?

Я представил себе защитную систему Дома Рептилий — внутреннюю и наружную. Я мог гордиться своими разработками.

— Нет, Кагуэлла. На голову выше меня.

— А что, такие есть?

— Всегда найдется кто-то лучше тебя. Вопрос в том, сколько стоят его услуги.

Он положил ладонь на один из пустых контейнеров для амфибий.

— Тогда ей это нужно как никогда. Один шанс лучше, чем ни одного.

Спору нет, в его словах присутствовала логика.

— В таком случае, я кое-чему научу ее — раз вы так настаиваете.

— Почему так неохотно?

— Огнестрельное оружие опасно в обращении.

Кагуэлла улыбнулся. Люминесцентные лампы, вмонтированные в пустые контейнеры, источали тусклый желтый свет.

— Что ж, это идея.

Вскоре мы начали упражняться. Гитта являла собой образец прилежания, но училась далеко не так быстро, как хотел Кагуэлла. Не то чтобы ей не хватало сообразительности — скорее, дело было в отсутствии моторных навыков и скверной от природы координацией между рукой и глазом. Если бы не настойчивость Кагуэллы, эти дефекты никогда бы не проявились. Нельзя сказать, что она была безнадежна. Но самые примитивные вещи, который Амелия осваивала за час, требовали от Гитты целого дня мучительного труда. Будь она новобранцем в моей части, я никогда бы не взялся за подобную задачу. Куда эффективнее было подобрать ей какое-нибудь задание по способностям — скажем, сбор разведданных.