Владимир Михайлов - Избранные произведения. Том 1

Он сел в кресло, вытянул длинные ноги и закрыл глаза. Он привык так расслабляться перед действиями, которые .могут потребовать всех сил, всей воли, напряжения всех мыслей. Именно такое действие, видимо, предстояло ему в самом близком будущем.

«Земля,–думал Уве-Йорген.–Земля. Что тебе Земля, пилот, не та, не твоя, а нынешняя, во многом непонятная, чуждая, где и памяти не сохранилось ни о тебе, ни о тех, кто был некогда твоими друзьями?

Но их прах и пепел там,– подумал он.– Там, а никак не здесь. И если человек должен хранить преданность чему-то – а воин должен хранить преданность, если он воин, а не ландскнехт,– то ты; Уве-Йорген, можешь быть предан только Земле, и никому, больше.

Пусть она – не обиталище, а лишь кладбище тех мыслей и тех целей, за которые ты сражался когда-то. Идеи оказались несостоятельными; сейчас ты понял это до конца.

Но – дороги и могилы. И если нет ничего другого, надо хранить верность могилам. Верность до смерти,– привычно подумал он на родном, немецком, языке.– Верность и преданность.

А что такое – преданность воина? Это готовность пойти на все ради того, чему ты предан. Преданность солдата выражается не в словах, а в действиях. И в готовности нести ответственность за эти действия.

Так мыслили в твое время, Уве-Йорген. И ты не можешь думать иначе.

Потому что, сохраняя верность и преданность Земле, ты имеешь в виду не только ее сегодня, но и ее вчера, ее историю. То есть и тебя самого, и тех, кто был рядом с тобой и кого больше нет. Пусть мы были неправы, но так уж сложилась история планеты Земля, что там нашлось место, и для нас.

Земля. И твой корабль. Ты предан ему, как бывает предан солдат своему полку, своим командирам и своим подчиненным, своему знамени и своей машине. Твой корабль – часть Земли, она снарядила его и послала, она положила твои руки на его штурвал. Верность кораблю есть тоже верность Земле, как верность знамени равнозначна верности государству.

Ты согласен с этим, У-Йот?

Согласен.

Значит, ясно: в заочной схватке Земли и планеты Даль-2 должна победить Земля. Даже если ради этого придется пожертвовать планетой Даль-2 со всем, что находится на ней и в ней.

Ты можешь поклясться: если бы был другой выход, ты избрал бы его. Солдат не жаждет крови, он не садист и не палач. Он просто не боится крови, когда путь к победе ведет через кровь. Но ты не видишь другого выхода. Не видишь потому, что его просто нет.

Итак, тебе ясно, чего ты хочешь.

Но предстоит самое трудное: убедить в этом того, чье согласие, хотя бы просто согласие, необходимо, чтобы твое желание стало реальностью. Согласие доктора Аверова. Потому что сейчас глава экспедиции – он. И если он скажет «нет», ты, солдат Уве-Йорген, не поступишь вопреки. А ты солдат до мозга костей и знаешь это. Аверов должен сказать «да».

Добиться его согласия будет нелегко. Мир Аверова не знает войн. Он боится крови, она ему претит. Они считают, что человек должен * жить, потому что он человек. А вы, У-Йот, считали, что человек должен жить, если он человек. Если. И были уверены, что не всякий человек – действительно человек. Человек – .тот, кто силен. Кто погибает – слаб.

Пусть бы они жили. Нам не нужна их планета. Но если они мешают жить нам/.

Аверов этого не поймет.

Он будет метаться, искать несуществующие выходы. Медлить. И дотянет до того момента, когда поздно будет что-то предпринять, и погибнут все.

У Аверова есть своя сила и своя слабость. Надо использовать и то и другое. Еще осталось несколько минут, чтобы вновь продумать весь ход разговора.

Но прежде надо еще раз вдохнуть родной воздух и дать глазам отдохнуть, полюбовавшись родным и привычным. Там, где проходили лучшие годы жизни. Тем, что и теперь видится ночью в тревожных солдатских снах...»

Уве-Йорген открыл глаза и поднялся. Подошел к дверце, ведущей в Сад памяти. Так, с легкой руки капитана, весь экипаж называл эти устройства.

Рыцарь распахнул дверь. В каюте не было больше никого, и он не спешил затворить ее, как делал, когда опасался, что кто-то заглянет и увидит.

Перед ним открылась обширная поляна. Действительно, мельком подумал он, неплохое место для схватки мчащихся навстречу друг другу рыцарей, закованных в панцири, с опущенными забралами и тяжелыми копьями наперевес...

Но рыцарей не было, и не было копий.

Увидел бы капитан Ульдемир...

Капитан, впрочем, догадывается. Трудно все время жить в чужой коже. Что делать...

Рыцарей не было. Солнце стояло на закате, дул легкий ветерок, и пахло вянущей травой. Машины стояли под маскировочными сетями, и Фогельзанг, задирая нос, заходил на посадку, и Уве-Йорген остановился у своего «мессершмита» и смотрел, как садится лейтенант Фогельзанг, и поглаживал ладонью зеленый дюраль, теплый на ощупь.

«Смотри, Уве-Йорген,– сказал он себе.– Смотри, потому что это тебе еще пригодится, пилот».

Аверов расхаживал по салону, и шаги его с каждой минутой становились все стремительнее, словно он должен был куда-то успеть, куда-то добежать вовремя. Впрочем, может быть, он вовсе не бежал куда-то; может быть, он убегал. Убегал от мыслей, а они все догоняли и догоняли его, и деваться от них было некуда. Мысли спрашивали, и приходилось искать и находить ответ, и с каждым разом делать это становилось все труднее.

«Шувалова с капитаном все нет, доктор,– говорили мысли.– Значит, планета встретила их недоброжелательно. Значит, контакт оказался невозможен – или привел не к таким результатам, каких от него ожидали. Да и что в этом странного? Так оно и должно было случиться».

«Нет-нет,– отвечал своим мыслям Аверов.– Еще ничего не произошло, ничего не случилось. Каждую минуту они могут вернуться. Пока еще не пришло время принимать решения».

«Когда же оно наступит? – спрашивали мысли.– Где та грань, за которой уже нельзя будет молчать? Та минута, когда необходимо будет решиться?»

«Решиться на что? – возражал он.– Если никто не вернется с планеты, это еще не будет означать, что планы эвакуации рухнули. Может ведь быть наоборот: контакт оказался столь удачным, что Шувалов и Ульдемир сразу же начали переговоры и сейчас заняты уточнением деталей, чтобы вернуться на корабль с уже готовой диспозицией. Мы должны набраться терпения и ждать, ждать...»

«Ну, а если вы так и не дождетесь? Если ты, Аверов, встанешь перед необходимостью выбирать: чем пожертвовать? Если окажется, что без жертв не обойтись?»

– Не знаю! – крикнул Аверов вслух.– Не знаю я!

«Да,– подтвердили мысли,– ты не знаешь. Ты не привык жертвовать, потому что никто из вас не привык. Вы создали для себя такой мир, в котором понятие жертвы перестало существовать. И не подумали как следует о том, что, покидая свой мир, вы оставляете позади и его благоустроенность, и его законы. Что они, эти законы, вовсе не носят вселенского характера. Что надо быть готовым к принятию решений, какие не принимались на Земле.