Джон Скальци - Разорванное пространство [litres]

В качестве не слишком критичного примера возьмем цитрусовые, монополия на которые принадлежала дому Лагос. В каждой системе имелись местные посредники, которые выращивали и продавали плоды, беря себе долю прибыли и отправляя остальное обратно в казну дома Лагос. На случай, если посредник решит не посылать дому Лагос его законную часть или же окажется настолько неспособным, что не сможет получать прибыль вообще, все исходное сырье для цитрусовых дома Лагос было генетически закодировано таким образом, чтобы по прошествии определенного количества поколений они переставали плодоносить. Число поколений определялось заранее, до поставки материала.

После этого семена цитрусовых становились стерильными, а прививки или клонирование не работали. Теоретически можно было попытаться расшифровать генетический код, но не стоило забывать, что дом Лагос занимался генетическим моделированием и модификацией своего сырья в течение многих столетий, придавая особое значение поддержанию собственной монополии. На то, чтобы воспроизвести с нуля генетический код хотя бы лимона, скорее всего, потребовались бы десятки лет.

А теперь распространим данную проблему на все, что едят люди, включая самые базовые продукты питания.

Воистину – проблема.

Проблема выглядела не столь большой, когда ставилась цель связать все известные, населенные людьми системы во взаимозависимую сеть, якобы для того, чтобы уменьшить угрозу межзвездной войны и торговых конфликтов, но на самом деле – чтобы небольшое число торговых семейств могло получать вечную ренту за счет всего остального человечества. Но теперь, когда всем этим системам предстояло оказаться предоставленными самим себе, возможно навсегда, вопрос встал во всей красе.

Местные и системные правительства начали искать подход к представителям торговых домов, намекая им на проблему монополий, но обычно следовал лишь один ответ: «Да, мы над этим думаем, но впереди у нас еще годы, так что давайте не делать глупостей».

Монополисты тянули время ради собственной выгоды, но местные и системные правительства, не желая преждевременно поднимать панику, за пределами своих комиссий и организаций предпочитали молчать.

Что, опять-таки, вовсе не означало, будто простые люди ничего не знали.

Некоторые – более амбициозные, если можно так сказать, – уже начали работать на рынке фьючерсов, делая заявки на цену лимонов, пшеницы, говядины и прочих товаров первой необходимости под самыми разными солнцами. Другие, не менее амбициозные, считали, что монополии знатных семейств будут нарушены, и заключали контракты на короткие позиции по этим товарам.

Части этих людей предстояло безмерно обогатиться (при условии, что деньги в конечном счете будут хоть что-то значить), в то время как другие, скорее всего, нашли бы подходящий воздушный шлюз, чтобы положить конец своим страданиям. Насчет того, кто где окажется, имелись разные мнения. Капитализм есть капитализм.

Большинство остальных из числа тех, кто вообще думал наперед, просто планировали запастись едой. На сколько? На месяц, полгода, год – в зависимости от доступного пространства и личного пессимизма. Многих не оставляла мысль, что кризис, скорее всего, временный и кто-нибудь в конце концов сообразит, как спасти миллиарды от голодной смерти в поселениях, все больше поддающихся воздействию энтропии. Стоило подумать иначе, и сразу же возникал вопрос, есть ли вообще смысл делать запасы.

Естественно, если кому-то хотелось всерьез понять, что стоит за фразой «нам всем настоящий и полный писец», ему следовало смотреть не на то, как ведут себя низшие классы Взаимозависимости, но на то, как ведут себя их банки. Что же касается банков, то те, как можно спокойнее и без лишнего шума, реструктурировали свои финансовые и транспортные средства, чтобы максимизировать краткосрочную прибыль и минимизировать долгосрочные финансовые риски.

С одной стороны, это выглядело вполне благоразумно – Взаимозависимость входила в новый и совершенно неожиданный период перемен. Учитывая присущий банкам консерватизм, нарастить ресурсы перед лицом неопределенности казалось вполне оправданным.

С другой стороны, это означало, что деньги поставили свою судьбу в зависимость от будущего, а будущее это не выглядело радужным.

(Помимо всего прочего, банки начали переводить свои активы на Край. Это тоже происходило без особого шума – к тому не было никаких причин, поскольку на Крае действовали те же финансовые законы и ограничения, что и в остальной Взаимозависимости, и деньги как таковые являлись столь абстрактной концепцией, что с обычной точки зрения не имело никакого значения, где реально находятся средства, – но тоже кое о чем говорило.)

Большая часть этой банковской деятельности проходила на глазах у рядового человека. Рядовой человек мог положительно оценить слегка выросшие проценты по сберегательным счетам (с целью защитить средства от снятия в ближайшее время), а у тех, кто имел долгосрочные кредиты, могло возникнуть искушение согласиться на рефинансирование кредита на более короткий срок, с отменой ряда комиссий и под сравнимые с долгосрочными кредитами проценты.

Во всем остальном все выглядело как обычно. Банкам не имело никакого смысла создавать панику. Им хотелось быть уверенными, что, когда паника неизбежно начнется, подавляющая часть их активов окажется как можно дальше, а у людей и правительств хватит других забот, помимо невозврата денег со счетов, когда весь мир окончательно провалится в тартарары.

Но что насчет парламента Взаимозависимости, благородного собрания, которому имперо Грейланд Вторая дала полгода на то, чтобы предложить план действий в связи с коллапсом Потока? Что происходило в палате народных представителей?

Было бы несправедливо полагать, по примеру Надаше Нохамапитан и аналитиков Грейланд, что парламент лишь откладывает решение проблемы до того момента, когда Грейланд возьмет его на себя, после чего это станет ее проблемой, а не их. На самом деле парламент собрал лучших своих депутатов и советников, чтобы определить масштаб стоящей перед ними проблемы и высказать предложения для парламента в целом. Проблема парламентского чрезвычайного комитета по кризису Потока (как он себя называл) состояла в том, что он пришел к тому же выводу, что и все остальные: большинство жителей Взаимозависимости ждет впечатляющая гибель, и из данной ситуации не виделось какого-либо легкого и простого выхода.

Соответственно, возник вопрос: «Какой процент членов парламента готов принести людям столь дурную весть?»

Вопрос носил не просто академический характер. Немалое число парламентариев участвовали в недавней попытке свержения имперо, что плохо закончилось для них и остальных причастных. В результате репутация и популярность парламента оказались в самой нижней точке за многие десятилетия, а может, даже и за сто лет с лишним.