Игорь Вереснев - Реквием по вернувшимся [litres]

Вот она, эта точка, в которой не действуют причинно-следственные связи, в которой воспоминания будто склеены. Склеены наспех, небрежно. И никаких чрезвычайных происшествий. Вообще никаких происшествий за всю экспедицию! Что же это такое?!

В памяти всплыло слово – «шизофрения». Оно было земным, домашним. Лена повертела слово на языке, перекатывая его из стороны в сторону. «Шизофрения. Самая обыкновенная шизофрения, с кем не бывает? Разумеется, в экспедиции больше ходить не придется, из космофлота спишут вчистую. Жалко… Ну и пусть! Зато буду с Андреем всегда рядом. Ника станет в гости приезжать во время отпуска – как я к ней когда-то. Как она там говорила? Ребеночка? Рожу ребеночка. Ничего страшного, подумаешь, шизофрения. Крыша немного поехала».

Слово было не страшное. Но не хотело оно подходить по размеру к ее склеенным воспоминаниям. А подходило что-то совсем другое, чему не было названия, а только маленькая закорючка. Буквочка, «сигма». Откуда взялась эта буквочка? Ну да, разумеется. Когда-то давно, еще в академии, Вероника рассказывала о своей работе на Лунной базе. Сектор «сигма» – там изолировали космонавтов с неизвестными земной медицине болезнями. Часто – навсегда.

Как же такое могло произойти? В памяти всплыла громада алого пенооблака. Радовалась как девчонка, когда кибер дистиллированную воду оттуда привез, чуть ли не язык Круминю показывала. А ты, подруга, меры предосторожности соблюдала, когда анализ этой водички проводила? Не тогда ли и подцепила какую-то гадость?

Какая разница, когда и как? Сейчас главное – решить, что делать. Инструкция предписывала ясно и недвусмысленно: «Если, после выхода из карантина, космонавт заметит отклонения в своем здоровье, он должен немедленно поставить об этом в известность медицинскую службу космофлота».

Все просто. Встать, набрать номер, который каждый космонавт помнит наизусть, надеясь, что никогда не придется им воспользоваться. И через несколько минут здесь будут ребята из медслужбы, которые сразу решат твои проблемы. Коцюба представила, как спецназовцы, похожие на киношных инопланетян из-за скафандров высшей биозащиты, оцепляют дома. Коттеджу каюк. И всему пансионату, вероятно, тоже. Как говорится, полная дезинфекция, деактивация и дезинтеграция. А с ней что сделают? Усыпят, запакуют в контейнер… И очнется она в этой самой «сигме».

Дрожь не унималась и под одеялом. Лена едва сдерживалась, чтобы не застучать зубами от мерзкого озноба, колотившего тело. Что теперь делать? Рассказать Андрею? А чем он поможет? Испугается только: это ведь не в книжке придумано, это по-настоящему. Нет, решать надо самой. И прежде всего выяснить, не происходит ли чего-то подобного с остальными членами экипажа.

Легко сказать, «выяснить»! Стоит позвонить, начать расспросы – мигом примчатся ребята из медслужбы, сунут в мешок, и ту-ту. А как иначе? Устав есть устав. Разве что у Вероники спросить… Станет Пристинская ради нее нарушать устав? Пожалуй, да.

Елена выпростала голову из-под одеяла, взглянула на часы, прикинула разницу. Во Львове – час тридцать пять. Нет, не самое лучшее время для звонка. Придется подождать до утра.

Утро начиналось, как всегда в этом чертовом пансионате, «замечательное». Синицы, – или кто там еще? – разбуженные первыми лучами, противно верещали за стеной коттеджа, у самых ушей. Солнечный блик, пробившись сквозь дыру в занавеске, бесцеремонно прошелся по щеке Андрея, уперся ему в глаз. Лесовской моргнул, чихнул и проснулся. Улыбнулся.

– Доброе утро!

Елена кивнула в ответ, продолжая кутаться в одеяло. Улыбка на лице Лесовского тут же погасла.

– Лен, ты не заболела? Как себя чувствуешь?

– Нормально чувствую. Ночью что-то прохладно стало, потому и укрылась.

– Правда, нормально? Ты не обманываешь?

Привязался! Знал бы, как «нормально», удирал бы отсюда, только пятки сверкали, – подумала она с неожиданной злостью. Захотелось и сказать что-нибудь эдакое, резкое. Но Андрей смотрел так испуганно и участливо, что стыдно стало за собственные мысли. Елена постаралась выдавить из себя улыбку:

– Успокойся, все хорошо.

Окончания завтрака она еле дождалась. И, отправив Андрея погулять, заперлась в туалете, подальше от посторонних ушей.

Первая попытка связаться с Вероникой закончилась неудачей: ее личный виз почему-то не отвечал. Спит она до сих пор, что ли? Ждать еще хоть минуту не было никаких сил, и Лена, отключив передачу изображения, набрала домашний номер Пристинских.

На этот раз ответили сразу же, мама Ники. «Нет, Вероники нет дома, вчера уехала в Крым, к Ярославе». Зачем, мама не знала. Что-то срочное, связанное с работой. «Нет, уехала сама, Леночку-маленькую не взяла».

Разговор получился вполне обыденным, и Вероника вполне могла уехать к Медведевой – погостить. Но она не оставила бы своего Мышонка ни при каких обстоятельствах! Только если…

Елена набрала номер Медведевой, включила изображение, – прятаться бесполезно, та все равно догадается по голосу.

Ярослава ответила почти сразу:

– Здравствуй, Лена.

– Привет! Ника у тебя?

– Да.

– Что-то случилось?

Можно было и не спрашивать. Настолько измученной, изможденной Елена ее прежде не видела. Даже на маленьком экране виза были заметны темные круги под глазами.

Отвечать на вопрос Медведева не стала. Вместо этого попросила (или потребовала?):

– Приезжай сюда. Чем скорее, тем лучше. Я сама собиралась тебе позвонить. Губы ее дрогнули в горькой улыбке. – Не хотела разрушать твою идиллию, но…

Какая уж, к черту, идиллия…

Андрея она нашла в полусотне шагов от коттеджа. Лесовской послушно прогуливался по дорожке, ведущей к столовой. Такой вот послушный, терпеливый… Никчемный!

– Я уезжаю к Медведевой, в Крым. Ты как?

Он растерянно заморгал своими светло-карими глазками.

– Почему так неожиданно? Мы же собирались вместе обсудить, где дальше отдыхать будем. Что случилось?

– Что ты заладил – «случилось, случилось»! Ничего не случилось! Просто мне надо, срочно. Я беру мобиль и еду на станцию.

– А вещи?

Лена нетерпеливо отмахнулась.

– Вещи пусть остаются пока здесь, ничего с ними не станется. Так что? Едешь со мной или остаешься?

– Еду, естественно.

На дорогу уходило слишком много времени. Уже сидя в удобном кресле вагончика монорельса, Елена пожалела, что не полетела самолетом, и теперь каждая минута оборачивалась кошмарной пыткой. Самой страшной из пыток – ожиданием неизвестного. Она старалась отвлечься, не думать, не вспоминать. Следила, как за окном проносятся леса, реки, города, листала какой-то модный журнал, пробовала смотреть фильм. Даже задремать попыталась, но сразу отказалась от этой затеи. Стоило закрыть глаза, как возвращалась все та же картина: запрокинутое лицо, струйка крови на щеке… Она должна была немедленно отыскать хоть какое-то объяснение, чтобы не сойти с ума, и не могла. Вдобавок мысли то и дело уносились вперед, в Крым. Что стряслось с Вероникой? Что происходит в доме у Медведевой? Дорога была нестерпимо долгой, скоростной поезд тащился медленнее черепахи. Это раздражало. И раздражал Анд рей, то лезущий с глупыми вопросами, то пытающийся говорить о чем-то неважном, постороннем. Зря разрешила ему поехать!