Варвара Мадоши - Станционный правитель

Однако первым делом вижу главного сценариста Светлану, которая обедает с двумя незнакомыми мне дамами — и почему-то совершенно теряю голову.

Вместо того, чтобы отправиться к прилавку, поднести к терминалу свой браслет и получить заказанный заранее обед (ты выбираешь из меню, но все-таки какое-то разнообразие есть), я прямым шагом направляюсь к их столику.

— Ну знаете ли, — говорю вместо приветствия, — это уже ни в какие ворота не лезет!

Светлана глядит на меня сверху вниз со спокойной доброжелательностью хорошего детского врача. Одна из ее соседок умолкает на полуслове и бросает на меня заинтересованный взгляд, вторая недоброжелательно зыркает глазами. Ну, мне от ее недоброжелательности ни жарко ни холодно.

— Серьезно, — говорю я. — Орехи толго, которые подавляют фертильность у млекопитающих, но ускоряют цикл размножения зогг?! Фабрикаторы, которые нужно переделывать, иначе они, видите ли, не смогут перекрасить кольца — а малые планетоиды перемалывали за милую душу? Серьезно?!

Светлана улыбается мне, в очередной раз демонстрируя очаровательные ямочки на щеках.

— А знаете, Андрей, — говорит она, — игра идет вам на пользу.

— Что?! — я даже как-то теряюсь: совершенно непонятно, как она сделала этот парадоксальный вывод. И главное, с чего бы.

— Ну как же, — развивает сценаристка свою мысль. — Вы только что подошли к группе женщин, две из которых вам не знакомы, и громко, не смущаясь, выложили свои претензии! Да еще и эмоционально! Интереснейший эффект. Думаю, еще несколькими неделями раньше вы и с мужчинами не стали бы связываться, так?

Открываю и закрываю рот, не зная, что сказать на это. Во-первых, причем тут это разделение на женщин и мужчин? Она что, намекает, что я избегаю женщин? Или что их побаиваюсь? Да ничуть не бывало, наобщался на всю оставшуюся жизнь еще в техникуме — у нас там я один в группе был парень, со всеми вытекающими. Ну то есть я чувствовал себя чаще то ли экспонатом в музее, то ли объектом охоты, чем живым человеком.

И при чем тут высказывание претензий? Вот чего за мной никогда не водилось, так это молчаливости! Психологиня, тоже мне!

Однако почему-то ни одной из этих фраз высказать вслух не могу, зато чувствую, как щеки и уши заливает горячим. Значит, я стремительно краснею. Черт.

— Вот видите, — говорит Светлана каким-то очень добродушным и понимающим тоном, словно бы отвечая на мое молчание.

Хотя почему «словно бы»?

Разумеется, после этого обмена репликами я не то чтобы забываю о своих претензиях, но перестаю понимать, что я хотел бы услышать в ответ.

А и в самом деле, что? Признания, что они специально надо мной издеваются? Обещания больше не продолжать?

Я ведь понимал, что являюсь, помимо всего прочего, объектом эксперимента. Поздно теперь дергаться.

Сижу в харчевне тетушки Мо, ожидая Вергааса. Нужно разузнать, какие там у него планы насчет зогг, а заодно закинуть удочки, будут ли он и его люди изображать санитаров и дальше — если зогг размножатся, так все-таки надо, чтобы кто-то их изловил, а больше обратиться мне не к кому. Одновременно просматриваю текучку на коммуникаторе: кучу документов на подпись никто не отменял. Теперь, когда я лишен возможности выходить в режим демиурга, подписывать все это можно только в рубке, однако ознакомиться с ними заранее, чтобы не было никаких сюрпризов, я могу где угодно.

Ибо подмахивать не глядя — путь к катастрофе, это я уяснил еще пока играл в шлеме.

При этом мне еще нужно поговорить с Томирлом по поводу омикра и их торговли орехом толго; обсудить с Нирсом варианты минимизации технического обслуживания станции — может быть, законсервировать некоторые отсеки, все равно у нас изрядно поубивалось народу?

Наивный я был все-таки человек, когда считал, что возможность находиться на станции в режиме двадцать четыре на семь, да еще к тому же в полном погружении, сэкономит мне время! На самом деле мне и почесаться негде.

И если раньше часть важных разговоров я вел по коммуникаторам, то теперь игра почему-то решила, что это, мол, ненадежный метод связи, и все срочно захотели общать меня лично.

Итак, я жду Вергааса, как тут мимо мелькает что-то зелено-розовое, и на подушку напротив меня плавно опускается красотка в минималистичном наряде.

Вскидываю глаза — и пропадаю.

Это Цуйшели, но почему-то она выглядит совсем иначе. То есть нет, разумеется, так же, дизайн персонажа не изменился. Прежние самые зеленые попугайские перья вместо волос, когтистые лапы вместо ног, и костюмчик, который сошел бы за чуть удлиненный купальник на большинстве пляжей.

Но…

Если прежде я только с иронией отмечал, что дамочку специально сделали так, чтобы увеличивать риск спермотоксикоза у целевой аудитории (читай: игровых задротов, никогда в жизни не видевших живой голой женщины… да и мертвой, разумеется, тоже), то теперь она внезапно оказывает на меня совсем другой эффект. То есть в принципе оказывает эффект.

На что бы там ни намекала главный сценарист Светлана, а страха перед женщинами у меня нет. Во время учебы я научился не пасовать перед противоположным полом, и несколько ни к чему не обязывающих связей тоже завел. Или, скорее, меня завели: во время этих связей я наглядно прочувствовал собственной шкурой выражение «попал как кур в ощип», но это уже частности. Ну да, не проявлял инициативу, а подчинялся оной. Но было же? Было. Значит, и опыт соответствующий у меня есть.

Поэтому я только академически отмечал, что у живых женщин, разумеется, не может быть такой крепкой и одновременно большой груди при такой тонкой талии и крутых бедрах. И что нормальная живая женщина не будет постоянно таскаться в таких неудобных шмотках, если ей за это не платят… а, ну да, они же инопланетяне, которым у нас тут на станции постоянно жарко, очень удобно. А в общем, довольно смешной фансервис, думал я. Хорошо хоть, что 3,14 стали единственной его жертвой, та же Бриа и другие талесианки были одеты с куда большим достоинством.

Но теперь почему-то у меня голова идет кругом.

Цуйшели очаровательна.

Почему-то грудь ее кажется не такой карикатурно большой, как раньше, да и вообще фигура выглядит куда пропорциональнее. Она невысокого роста, как раз бы мне под подбородок… в отличие от рослой Бриа. Она лукаво и в то же время чуть неуверенно улыбается, блестя большими яркими глазами. До меня доносится шелест ее короткой одежды и едва уловимый цветочный запах — духи, должно быть.

Боже мой, как я мог раньше думать, что она смешна? Что хоть что-то в ней — смешно?

По уму мне бы сейчас гаркнуть на нее как-нибудь позлее: договор-то она не выполнила, сбежала. Еще и юного гения тораи вместе с каким-то вольным художником-саргом на деньги развела, что потребовало от меня кучи дипломатических маневров для разруливания и до сих пор, кажется, не разрулилось. Да и свою задачу по вытаскиванию тораи из ловушки, за которую я обещал простить штраф, не выполнила. В общем, пробу ставить негде.