Инна Беляцкая - Воды каменной пещеры [СИ]

Что же теперь с ней будет? То, что неспособных к труду отправляли в специальные дома, Хлоя знала, но ведь она работала и была весьма на хорошем счету, а значит, не бесполезна для общества. О детях никогда не задумывалась. И не только потому, что не любила. Как-то не представляла она себя и детей. Капризные, вечно кричащие создания и родители, не имевшие права особо влиять или воспитывать, но вынужденные проводить вместе пять лет перед интернатом. Считалось, что для ребенка, так полезнее. Незавидная, непривлекательная обязанность, исполнение которой, хотелось максимально оттянуть.

С другой стороны, ребенок — маленькая часть нее и сама идея, что эту часть придется отдавать, пугала. А еще, вспоминалось детство. Тогда Хлоя задумывалась о смысле жизни, и ее посещала мысль, пугающая, неправильная и, наверное, запретная, выражающаяся одним словом: зачем? Потому и радовалась, что, у них с Фрэнки нет детей. Такое положение дел казалось естественным, само собой разумеющимся, и она никогда не задавалась вопросом о причине. Нет и нет, проблем, хлопот и неприятностей меньше. Через несколько лет с нее, конечно, потребовали бы отдать стране долг, но это потом, а пока с этим можно было повременить. Хлоя даже представить не могла, что не совсем в порядке, и с ней что-то не так.

Она вспомнила Фрэнки, привычно тронула запястье, на котором почему-то не было часиков. Куда они подевались, она же почти их никогда не снимала? Сердце болезненно сжалось. Как же теперь? Фрэнк придет и не обнаружит ее в квартире… О чем он подумает, будет ли искать? Она решила, что если спросят, о Фрэнки лучше не рассказывать. Встречались они тайно и не совсем законно, так зачем доставлять ему неприятности. Подумала только, что, возможно, они не увидятся, и на душе стало противно и очень тоскливо. Но Хлоя тут же себя успокоила. Ситуация как-то уладится, изъян изъяном, но в остальном она здорова и еще в состоянии приносить пользу. С мыслями о Фрэнки в голове всплыло что-то еще — неясное, смутное воспоминание: дождь, мокрые стрелы антенн, страх и резкая боль, как раз в том месте, где шишка.

Хлоя застыла, замерла, находясь в каком-то странном оцепенении. Прошел час или два, а может и того больше, когда послышался звук отпираемого замка. Она подняла голову, возле решетки стоял недавний охранник. Знаком показал выходить и следовать за ним.

Ее привели в небольшую комнатушку, где с трудом умещались стол и два стула. Охранник, так же молча, указал ей на стул и вышел. Хлоя села, удивленно огляделась по сторонам, рассматривая неровные разводья краски на потолке и стенах. В комнате стоял тяжелый спертый воздух, было накурено. Невыносимо захотелось сигарету.

Вошел лысоватый седеющий мужчина средних лет, в помятом костюме. Почему-то бросились в глаза грязные, неровно остриженные ногти и красные, растрескавшиеся как от мороза, руки. Мужчина уселся, бросил на стол увесистую папку, раскрыл ее, достал из кармана футляр, вытащил очки и нацепил их на нос.

— Ну что ж, приступим. Варик, следователь, — представился он. — А твое имя, — мужчина заглянул в папку, — Хлоя, двадцати трех лет, работница швейной фабрики, присвоенный номер — четыреста сорок три, проживающая по адресу… — продолжил он монотонным голосом.

Хлоя вздрогнула, внутри все оборвалось. Раз следователь, значит, что-то случилось, и дело не только в ее дефекте. Информация верна, однако, номер другой. У нее: триста шестьдесят четвертый. Тот, что назвал следователь, принадлежит соседке, рыженькой. Возможно, что-то перепутали и она совсем не причем.

— Мой фабричный номер — триста шестьдесят четыре, — робко возразила Хлоя.

— Молчать, — заорал следователь. — Номер четыреста сорок три, так в документе указано. Имя — Хлоя, возраст двадцать три года… — он повторил только что зачитанную информацию. Потом поднял голову, поправил очки и, сверля глазами, уставился на Хлою.

— Это не мой номер, — упрямо повторила она. — Почему я здесь?

— Вопросы задаю я, ты отвечаешь. Это понятно?

Хлоя утвердительно кивнула. Следователь снова заглянул в папку.

— Хлоя, возраст двадцать три года, номер четыреста сорок три обвиняется в хищении ткани, категории шелк, и порче государственного имущества. Твое имя Хлоя?

Она кивнула.

— Работала в шелковой группе, так?

Хлоя снова кивнула и поспешно добавила: все правильно, а номер — не мой.

В документе указано — четыреста сорок три, значит четыреста сорок три.

— Но это какая-то ошибка…

— У нас не ошибаются, — рявкнул следователь. — Есть документы, свидетельские показания. А это, по-твоему, что такое? — Следователь достал из папки небольшой бирюзовый лоскуток.

Хлоя содрогнулась. Тот самый обрезок чудесной ткани, который она, так неосторожно, принесла домой.

Допрос продолжался долго. Вопросы, вопросы, одни и те же, повторяемые по кругу. Хлоя устала и совершенно перестала понимать, чего от нее добиваются.

Следователь, назвавшийся Вариком, присвоил ей номер рыженькой, и на слабые попытки возразить, укорил — неужели она пытается обвинить коллегу в собственном проступке. Хлоя вздохнула, опустила голову, испытывая неприятное чувство вины.

Варик сделал паузу, дал ей перевести дух и подумать, а потом спросил все сначала, запутывая и сбивая с толку. Он то начинал кричать, то резко менял тон и говорил ласково, словно был не следователем, а хорошим приятелем. В этот момент голосом и интонациями он напомнил Фрэнки, и Хлоя вздрогнула, скукожилась, с трудом сдержав слезы. Хотелось только одного, чтобы он прекратил. Варик, внимательно оценив ее реакцию, тут же изменил манеру поведения и угрожающе продолжил: «Назови сообщника, где коммуникатор?» Фраза звучала снова и снова, но не имела для Хлои никакого смысла.

Ее отвели в камеру. Не ту, со скамейкой, а другую. Как пояснили, предыдущая была предварительная, а это — стационарная. На этот раз лифтом спускались глубже, а потом долго шли полутемными коридорами. Хлоя представить не могла, что здесь такое подземелье.

Лампочки в потолке, мигали тусклым оранжевым светом, выхватывая их темноты длинные проходы, боковые ответвления и двери, двери с обеих сторон. После Хлоя поняла, каждая дверь: вход в камеру. Странное здание и непонятно для чего предназначенное, вмещающее комнаты для допросов наверху, медицинское учреждение в середине и тюрьму в подвале. А ведь лифт, судя по индикаторам, спускался еще глубже вниз. И сколько здесь еще таких подземных этажей?

Дверь в камере — тяжелая, плотно закрывающаяся, не решетка, но возникало неприятное ощущение постоянной слежки. Хлоя беспомощно озиралась по сторонам. Казалось, что из каждого угла или со стены на нее направлен невидимый глаз.