Сергей Григоров - Магия Мериты [СИ]

Была у меня такая жизнь, пока я был Искателем. Немногие могут понять, каким счастьем я владел.

По-настоящему живет Искатель только в Лесу. Но чтобы войти в Него, необходимо долго и тщательно готовиться. Есть специальные травы. Сутками смывать с себя родниковой водой все то лишнее, что успело прилипнуть, пока ты общался с людьми. И только после этого ты идешь. Ничего у тебя нет. Ничего на тебе нет. Только ты да Лес.

И вбираешь ты в себя его дыхание, окутываешься шелестом трав и стрекотом листьев. Мягкие ветви, как змеи, скользят по коже. Осветляют голову клубы легких паров над застывшими в покое озерками. Солнечные лучи, дробясь капельками, устилают тебе путь разноцветьем. Чуть слышно позванивают спелые, надутые возможностью новой жизни плоды. Ты хозяин всего этого, и ты тень. Нужно так пройти, чтобы ничего не задеть, не поломать. Иначе делянка твоя станет чуть беднее, и в следующий раз не отдарит тебя всей своей полнотой…

Я уже тогда был динозавром. Ну разве можно так жить, убеждал отца Пачник. Вы же пещерные люди. Искатели-собиратели. Историки считали, что такие, как вы, поголовно вымерли в незапамятные времена. Человек как биологический вид давно не живет собирательством. Он тысячи лет назад открыл хлебопашество и скотоводство. Вы же — уроды. Как киты, что с суши вернулись обратно в воду. Ваше существование — нонсенс. Вызов цивилизации.

Опять Пачник: мы давно выращиваем ренень на фермах. Что, хуже он? Пусть хуже. Зато его тонны. Всем хватает. А у вас? Всего несколько корешков? Не смешите людей!

И сейчас, по прошествии многих лет, оторванный от Леса, я говорю: мы никого не смешим. Мы тоже кое-что умеем. Все ваши лучшие специалисты — это бывшие Искатели. Мы постигаем, Крысы, ваши ремесла мимоходом, в короткие дни отдыха. Но по-настоящему живем только в Лесу.

Отец спорил с Пачником, Спорил до своего последнего часа. Сейчас я продолжаю этот давний спор. И кажется мне, что нет ничего дороже победы в нем…

Толстяк нам все уши прожужжал, описывая свое последнее творение — фрески во Дворце Содружества. Я воспользовался его желанием лично показать их для того, чтобы выбрать себе боевую позицию.

Обошли мы с ним почти все южное крыло здания. Он — в сто крат хуже любого экскурсовода — все разъяснял и разъяснял. Фокус там, блики здесь, отражение невесть где. Я не разделял его восхищения. Камень есть камень. Он мертв. Что с его помощью можно выразить? Разве что воспоминания разбудить.

А просыпалось во мне далекое. Будто бегу я вдоль живой изгороди, опоясывающей дом отца. Впереди хищные кусты с толстыми, как трубы, ветками, покрытыми ядовитыми шипами. Но вот я касаюсь их, они узнают меня. Я их хозяин. Ветви раздвигаются. Шипы-листья успевают раскрыться, и их нежная бархатистая серединка гладит мне руки. Я свой.

В воздухе кружат семена деревьев, похожие на воздушные шарики. Я подпрыгиваю и касаюсь их. Они лопаются, обдавая меня манящим ароматом, и колют пальцы. Это гостьи из Леса. Он напоминает, что я его друг, но до известных пределов. Уколы легкие. И я, которому всего-то несколько лет от роду, безмерно счастлив.

Больше нигде и никогда я не был своим. Пачник лишил меня Леса. Много лет я живу в чужом мире. Полно, да живу ли я?..

Только одна фреска Толстяка мне запала в душу. Та, что украшала вестибюль Южного входа. Грубой резьбой на ней были нанесены глаза. Смеющиеся и с грустинкой. Радостные и мудрые. Раскрытые и таинственные. Они покрывали все видимое поле. Из них сплетались фигурки людей, города, планеты и звезды, безбрежные космические системы… Я поймал себя на мысли, что мне знаком этот образ, олицетворяющий Всюдупроникающий Разум. Мне давно кажется, что наш мир разумен каждым своим мельчайшим фрагментом. А мы, глупые и тщеславные, просто не понимаем этого.

В церемониальный зал Канцелярии упирался Т-образный коридор. По обеим его сторонам — комнатки для ведения переговоров, размещения персонала и приема посетителей. Заканчиваясь, он чуть расширялся, создавая как бы новое помещение — своего рода зал-накопитель, справа от которого — апартаменты начальника Канцелярии, а слева — пустующие помещения. Вероятно, они предназначались для нештатных помощников в те дни, когда готовились срочные документы. Лучшего места для моей засады нельзя было придумать. Серый одобрил мой выбор.

В положенный час я, вскрыв кодовый замок, проник туда, оставив двери чуть приоткрытыми. Где-то с полчаса привыкал к обстановке.

Огромное здание словно раскрылось перед моим внутренним взором. Сотни людей, тысячи разнообразных приборов, километры проводов… Чуть ли не прямо подо мной команда Серого колдовала над своими сложными приборами — психоанализаторами и шоковой пушкой. Они должны были подстраховать меня и перевести Объект в состояние, удобное для моих манипуляций с ним.

Мне сразу не понравилось, что и мощность шок-пушки чересчур велика, и возможный спектр генерируемых ею колебаний чрезвычайно широк. Ни к чему подобные демонстрации технической мощи. Как бы люди Серого в своем служебном рвении не нанесли бы Объекту непоправимого ущерба.

Всякий, кто хоть раз в жизни смог увидеть человеческую душу, разделил бы мои опасения. Красивые и нежные создания почему-то всегда сравнивают с цветами. Однако внутренний мир человека гораздо сложнее, красивее и беззащитнее. Это не только свой, не похожий ни на какой другой язык общения с реалиями окружающего мира. Это и гирлянды рождения эмоций, и бурлящие процессы подсознания… Открыв много лет назад эту бездну, я до сих пор пребываю в крайнем изумлении и восхищении. Нанести непоправимый ущерб любому разумному существу кажется мне диким кощунством. Да, в своих странствиях после побега из Института психодинамики я участвовал во многих драках и военных авантюрах. Но никогда не мог заставить себя убить человека.

Серый, тонкий психолог, воспользовался именно этой моей слабостью, предлагая отказаться от жизни вольного кондотьера. У него было ко мне всего одно требование — время от времени выполнять те его поручения, с которыми не могли управиться его штатные сотрудники. Я, по глупости своей, согласился.

Меня никогда не покидало предчувствие, что рано или поздно Серый попытается столкнуть меня с моим друзьям. Так и вышло. Почти сразу после того, как Объект задержали у входа в церемониальный зал, оттуда вышел Умник с каким-то скользким типом. Мало того, в сопровождающих у Объекта был Корев, коего я совсем недавно по недомыслию называл Цыпой. Так два близких мне человека оказались в фокусе атаки.

Что это — дикая случайность или все же тонко просчитанная провокация в мой адрес? После вчерашнего представления отношение к Кореву должно было бы перевернуться. Несмотря на их препоны, он все-таки сделал свое дело, и по логике вещей для избежания лишних подозрений с него пылинки должны были сдувать. Умник — особый разговор, но в данный момент он официальное лицо, подлежащее специальной охране. Неужели Серый решился нарушить незыблемые правила своей Службы?