Ирина Емельянова - Дети пространства

— Бежим в пещеру, а то сейчас нас нафиг сдует! — девушка схватила Анджея за руку и поволокла в чёрную дыру на боку горы.

Прикрыв большие створки ворот, они наблюдали через маленькую дверцу, как потяжелевшая машина грузно оторвалась от площадки и поплыла к Большому Трогу над самой землёй, несколько даже теряя высоту.

— Ну всё, здесь больше делать нечего, — подвела итог Нэсрин. — А если интересно, какое здесь геологическое строение, я лучше дома на профиле покажу. Пошли обратно в деревню.

За обедом Анджей спросил у Ильмы:

— А зачем мы добирались сюда таким сложным путём — на попутке, потом пешком целый ходовой день? Могли бы дождаться этого вертолёта и прилететь из Хчыагнула за час.

— Ну и кем бы мы здесь были? Ты заметил, как Нэсрин вела себя с пилотом? Как будто они люди совершенно разных даже не социальных слоёв, а чуть ли не биологических видов, и кроме торговли редкоземельными металлами, между ними нет ничего общего. Но уверяю тебя, встреть она этого же самого пилота на дискотеке в Хчыагнуле, у них бы был совсем другой разговор. Просто здесь и сейчас пилот — пришлый, городской, а она деревенская, — Ильма ненадолго замялась, словно подбирая слова. — Ты обратил внимание, что перед отлётом с планеты космонавты идут в Храм космоса? Им просто необходимо сбросить с себя планетарное настроение и настроиться на полётное. Точно так же и мне необходимо переключиться из режима университетского профессора и эксперта-этнографа в режим полевого наблюдателя, человека, который здесь для всех свой. Вот овринг Айольского перевала и служит мне вместо Храма скэттера.

Анджей только начал втягиваться в этот странный ритм — день в деревне, где Ильма ведёт какие-то беседы с местным населением, совмещая свои профессиональные задачи с ранней медицинской диагностикой, несложной психотерапией или ещё чем-то в этом роде, день перехода до следующей деревни, — как Агнульские горы кончились. С очередного перевала перед путешественниками открылась безбрежная синь океана.

Вдоль берега, круто обрывавшегося в море, тянулась вьючная тропа, пробитая в скалах в нескольких десятках метров над волнами. Пройдя по ней добрый десяток километров, что было несравненно легче, чем лазить по горам вверх и вниз, они оказались на мысу, заметно выдававшемся в море. Впереди на причудливо обточенной ветром и волнами скале поднималась полосатая башенка маяка.

У подножья склона, прикрытая скалами от волн, располагалась небольшая гавань, где к дощатому пирсу были пришвартованы довольно солидный полунадувной катер и маленький одномоторный гидросамолёт. А справа от дороги, где склон отступал от берега амфитеатром, в зелени каких-то явно культурных растений прятался домик.

— Это дом смотрителя маяка, — объяснила Ильма. — Тут мы сделаем дневку и будем ловить попутку.

— Какую попутку? — удивился Анджей, не видевший ни малейших признаков дороги.

— Лучше летающую. Впрочем, на худой конец устроит и плавающая. Смотри, — она достала коммуникатор, вывела на экран карту и ткнула куда-то пальцем. — Я отмечаю на карте желаемый пункт назначения. Пункт отправления он пометит сам. И все, кто едет или летит мимо, будут знать, что здесь есть два пассажира в Боотис. А теперь пошли здороваться со смотрителем маяка.

Впрочем, смотритель уже сам появился в проёме своей живой изгороди. Это был худощавый невысокий человек, одетый только в полинялые шорты и сандалии. По расе он был, похоже, европеоид, но настолько дочерна загорелый, что так сразу и не скажешь. Судя по морщинам на лице, лет ему было не меньше пятидесяти. С Ильмой он обнялся и расцеловался в обе щёки, как со старой приятельницей, Анджею же крепко пожал руку и представился:

— Тим.

Какие корни скрывались под этим кратким именем — англосакс Тимоти, славянин Тимофей или тюрк Тимур — определить было решительно невозможно.

Через несколько часов общения Анджей понял, что и не нужно. Маяк на мысу Алуг явно относился не к скэттеру, где национальные традиции предков-колонистов ещё могли играть какую-то роль, а к фронтиру. За чашкой зелёного чая, замечательно утолившей жажду в такую жару, здесь обсуждались не только и не столько виды на урожай и состояние горных перевалов, сколько последние постановки оперы в Му-Сити, начало разработки месторождения железно-никелевых руд в Хьоктере (руду из которого, впрочем, собирались возить по морю в Боотис) и поведение глобальной системы течений.

Образ жизни смотрителя и архитектура его дома казались компиляцией всех возможных субтропических культур Земли — что-то от Испании, что-то от Италии, что-то от Средней Азии, а что-то и от Китая.

На следующее утро Ильма попросила Тима устроить Анджею мастер-класс по управлению лодкой с шестом и одиночным веслом. Зачем ей это понадобилось, ни учитель, ни ученик не поинтересовались, но прекрасно провели время, маневрируя по узким проливам между скалами.

Арктур клонился к западу, заливая ярким светом с безоблачного неба покрытое лёгкой зыбью море. Анджей окинул взглядом горизонт, потом глянул во двор домика смотрителя маяка. Ильма сидела на дастархане в тени виноградной лозы, сложив ноги по-турецки, и делала на ноутбуке что-то жутко научное — то ли писала отчёт о состоянии скэттерных поселений Агнульских гор, то ли рецензировала работу какой-то из своих учениц, то ли сочиняла статью. Во всяком случае, она была увлечена этим процессом на все сто процентов.

Самому Анджею заняться было нечем. Репортажи про Хчыагнул и скэттер ещё вчера ушли по межпланетному E-Mail непонятно куда. Наверное, за время, прошедшее с момента отправки, систему Арктура покинуло не меньше пяти кораблей, и каждый из них увозил копию его репортажей в надежде, что на другом конце скачка окажется корабль, собирающийся под Солнце.

Так работает межпланетная почта: каждое письмо расползается во всех возможных направлениях, пока одна из копий не достигнет системы назначения. Тогда точно так же начинает расползаться квитанция, что такое-то сообщение доставлено. Любой межзвёздный корабль носит в своих компьютерах сотни миллионов таких квитанций, которые устареют только через триста гигасекунд.

Анджей развернулся и пошёл в дом. Домик смотрителя маяка представлял собой трёхэтажную башенку. На первом этаже гостиная и кухня, на втором личное жильё смотрителя, а на третьем — большая застеклённая комната, служившая чем-то вроде диспетчерской локального воздушного и морского траффика. Как раз там сейчас и находился хозяин. Анджей тихо устроился на диванчике в углу, чтобы не мешать.

На большом экране светилась карта окрестностей мыса Алуг, где небольшими значками изображались кораблики и самолётики. Время от времени хозяин брал микрофон и перебрасывался несколькими фразами с пилотом или судоводителем. Ответы были слышны через динамики — возможно, потому, что сидеть в наушниках в такую погоду было жарко.