Кристофер Руоккио - Империя тишины [litres]

Анаис отбросила за ухо прядь вьющихся черных волос:

– Да, в самом деле! – И снова обратила на меня сверкающие глаза; они приковали меня к месту, словно прожекторы, словно взяв в перекрестье снайперского дальномера. – Мы хотели пригласить вас, познакомить с нашими друзьями, с нашим двором.

– Это было бы прекрасно.

Я склонил голову, надеясь, что взял правильную ноту благоговейного энтузиазма. Возможно, это было проявление любезности или же часть изощренного плана, который мне пока не удалось разгадать. Я сомневался в том, что граф взял меня к себе исключительно за способности к языкам, точно так же как не был уверен и в том, что он ухватился за мои слова о щите от Капеллы. Я отчетливо сознавал, что вернулся в мир кругов и спиралей, где ничто не совершается напрямую. Контрдансы и обманные контратаки. Когда-то я чувствовал себя в них как рыба в воде. А теперь даже не знал, сохранились ли у меня жабры.

– Мы решили занять ложу отца в колизее, – предложил Дориан, разводя руками. – Вы сможете рассказать нам свою историю, пока мы будем наблюдать за схваткой.

Он снова усмехнулся, и я вспомнил, у кого встречал такую манеру забрасывать ноги на подлокотник кресла, жест самоуверенного, полновластного хозяина. У Криспина. В движениях этого мальчика была такая же беззаботная непринужденность, как у моего младшего брата, кичившегося тем, что ему принадлежал весь мир. Но вскоре я выяснил небольшое различие между ними. Восторг Дориана был искренним и чистым. Он любил Колоссо, но за состязание, а не кровопролитие.

– Если будет угодно вашей светлости, – сказал я и поклонился, чтобы скрыть натянутость в своих словах.

Я попытался представить, как буду выглядеть, сидя за защитным полем в золоченой ложе под шелковым навесом, в то время как внизу, на кирпичах и песке, сражаются и умирают люди, вместе с которыми я провел последний год. Я ощутил еще один приступ боли, сожалея, что не остался там, где был, вместе с Гхеном, Паллино, Сиран, Эларой и всеми остальными. Сожалея, что не помирился с Хлыстом. Однако когда я выпрямился, эти чувства никак не отразились на моем лице, превратившемся в идеальную маску.

– С огромным удовольствием.

Я ведь снова оказался среди палатинов.

О состязаниях на Колоссо в тот вечер я не помню почти ничего. Как не помню и никого из палатинов и патрициев эмешского высшего общества, с которыми тогда познакомился, за исключением Анаис и Дориана.

Их совершенные лица оттенков тикового дерева, бронзы и слоновой кости сливаются и перетекают одно в другое. Для меня они остались такими же безымянными и безликими, какими были для них мирмидонцы и рабы в колизее. Все мое внимание приковали к себе именно бойцы, а не беззаботные аристократы. Алис и Лайт были не вполне проверенными новичками. Четверых я знал только в лицо – видел в столовой меньше чем две недели назад. И еще там был Эрдро. Тот самый, что сражался вместе со мной в мой первый день на Колоссо. Мне нравился этот человек. Эрдро был из тех мирмидонцев, что стремятся стать гладиаторами. Поддержание физической формы он превратил в целую науку и даже ел мерной ложкой.

Все это оказалось не важно. Первая стрела отскочила от его нагрудника, так что толпа охнула, а потом зааплодировала, когда он продолжил атаку на темнокожего капитана гладиаторов Джаффу. Но гладиатор лишь снова вскинул свой древний арбалет. И Эрдро погиб. А толпа опять аплодировала. Еще двое мирмидонцев набросились на Джаффу и не прекращали атаки до тех пор, пока его доспех не заклинило, а потом пара сервиторов утащила обездвиженного гладиатора с поля боя. Возможно, он получил сильные ушибы. Хотя должен был умереть.

Сидя среди золота, шелка и бархата, я испытал знакомое чувство: непреодолимое желание уйти. След ракеты перечеркнул небо на юге, над плоским искусственным островом, что возвышался за сетью каналов Боросево. Изящные контуры угранского корабля четко проступали на фоне моих мрачных мыслей. Я сидел, словно окаменев, на мягком кресле под тихое жужжание кондиционеров и писк легкой музыки, а обнаженные по пояс рабы разливали охлажденное вино по фигурным кубкам. Внизу умандхи тащили прочь с арены тело Эрдро, и я – незаметно для всех – поставил для него кубок с вином на перила. Никто не притронулся к нему.

Но я не мог уйти. Анаис и Дориан все время были рядом, знакомя меня с сыновьями архонтов и дочерями богатых гильдильеров. Я не мог уйти, не рискуя нанести ужасное оскорбление, чего нельзя было допустить в моем нынешнем положении. Анаис не отходила от меня ни на шаг, то и дело предлагая вина, в надежде вытянуть рассказы об арене, и поскольку я был молод, слегка пьян и меня просила об этом девушка немалого обаяния, то, должен признаться, не удержался от хвастовства. Хуже того, я солгал. Где я научился фехтованию? Конечно же, у джаддианского маэскола, вместе с которым мы путешествовали не один год. Почему я сражался обычным мирмидонцем, пока не получил приглашение ко двору? Это все очень запутанно. Понимаете, я потерял рекомендательное письмо. Понадобилось немало времени, чтобы отыскать корабли моего отца и дождаться, когда в замок Боросево доставят новое письмо, а любому человеку нужно как-то зарабатывать на жизнь. Как я его потерял? Видите ли, в Боросево существует грязный теневой мир, неужели вы не знали?

Я рассказал перенесенную на каналы Боросево версию моего ограбления в Мейдуа, только без мотоциклов. Она увлекла слушателей даже сильней, чем истории о поединках на арене, и этот особый вид опасности чрезвычайно впечатлил тех, кто никогда его не испытывал. Не одна Анаис уцепилась за рукав моей рубашки, пока я рассказывал. Скованный светскими условностями и правилами хорошего тона, я понял, что лишился звезд. Ангар, в котором стоял угранский корабль, а также андунианский уродец внезапно словно бы опустел. Граф взял меня в плен. Я сделал выбор и променял одно будущее на другое.

Став свидетелем смерти Эрдро, я поневоле почувствовал, что совершил ошибку.

– Это правда, Дориан? – спросила крупная патрицианская девушка с круглым лицом, слегка надув губы. – Честно?

– Ты же знаешь, Меландра, что я не могу тебе этого сказать! – Дориан откинулся на спинку мягкого дивана и подтянул ее ближе. – Отец вздернет меня на виселице, если я стану болтать о триумфе.

Триумф. Сьельсин. Они говорили о сьельсине. О Макисомне. Дориан посмотрел на сестру, затем на навес над головой. Я узнал этот рефлекторный жест поиска камер, но он уже обернулся к нам и подмигнул.

– Ты серьезно? – удивилась Меландра, прижимаясь к юному лорду, словно его любовница. – Но как его поймали?

Анаис ответила за брата, как делала уже не раз: