Орсон Кард - Эндер Виггин [компиляция]

Выбравшись из подземного лабиринта жукеров, Эндер сразу связался с Джейн и как можно более подробно изложил ей объяснения Королевы Улья. Рассказал, кто она такая на самом деле и каким образом была создана.

Пока он говорил, Джейн анализировала себя в свете сказанного. Постепенно она начала открывать в себе такое, о чем никогда не догадывалась. К тому времени, как Эндер почти добрался до Милагре, она подтвердила бо́льшую часть его рассказа.

— Я никогда не приходила к таким выводам потому, что всегда руководствовалась неверными предположениями, — сказала Джейн. — Я думала, мой центр должен находиться где-то в пространстве, где-то вовне. Мне следовало догадаться, что на самом деле я скрывалась внутри тебя. Ведь, вспомни, даже когда я страшно злилась на тебя и ссорилась с тобой, мне всегда приходилось вернуться, чтобы наконец помириться.

— А теперь Королева Улья говорит, что ты так выросла и твоя структура так усложнилась, что она больше не в силах удержать образ в уме.

— Должно быть, я так рванулась вперед, когда начали возникать колонии на других планетах.

— Вот именно.

— А что мне было делать? Люди подключали к сети все больше и больше компьютеров.

— Но дело не в механике, Джейн. Дело в программах.

— Я должна обладать физической памятью, чтобы держать в уме все необходимое.

— Ты обладаешь памятью. Единственный вопрос заключается в том, сможешь ли ты добраться до нее без помощи ансиблей?

— Я могу попробовать. Как ты ей сказал, это все равно что попробовать поработать мускулом, о существовании которого я раньше никогда не подозревала.

— Или надо научиться обходиться без этого мускула.

— Посмотрим. Сделаю все возможное.

Все возможное. Всю оставшуюся дорогу домой, пока машина мирно дрейфовала над капимом, Эндер парил в заоблачных высях. Его охватила безудержная радость, наконец-то он убедился: что-то еще можно сделать, — ведь до недавнего времени им владело полное отчаяние. Однако, подлетая к дому, он снова увидел обугленные стволы леса, на опушке которого одиноко зеленели два уцелевших дерева-отца, экспериментальную ферму, новый амбар со стерильной камерой, где умирал Сеятель, и понял, сколь многого еще можно лишиться, сколь многие погибнут, если им так и не удастся спасти Джейн.

День близился к вечеру. Хань Фэй-цзы был вымотан до предела, глаза его слезились от долгого чтения. Он уже десятки раз менял цвет компьютерного дисплея в попытке добиться успокаивающего сочетания красок, но ничего не помогало. В последний раз подобную нагрузку ему доводилось переживать еще в студенческие годы, только тогда он был молод. И тогда он всегда добивался своего. «Я был умнее, сообразительнее. Мои достижения были мне лучшей наградой. А сейчас я стар и немощен, я залез в области, которых никогда не касался, и вполне может быть, на эти вопросы ответов вообще не существует. Поэтому я не чувствую былого удовлетворения, которое постоянно подстегивало меня. Только слабость. Боль в основании шеи, слезы, подступающие к опухшим и покрасневшим глазам».

Он взглянул на Ванму, свернувшуюся калачиком на полу рядом с ним. Она делала все, что могла, но ее образование началось всего несколько недель назад, поэтому содержание большинства документов, мелькавших на компьютерном дисплее, оставалось непонятным для нее. Он же пытался найти какие-то научные обоснования, которые помогли бы в преодолении барьера скорости света.

Наконец усталость Ванму возобладала над силой воли. Убедившись в своей бесполезности — ведь она даже вопросы не могла задавать, настолько мало смыслила в физике, — она сдалась и заснула.

«Но ты не так бесполезна, как думаешь, Си Ванму. Своим смущением ты немало помогаешь мне. Ты представляешь собой светлый, ничем не замутненный ум, для которого все в диковинку. Сидя рядом со мной, ты напоминаешь мне о давно ушедшей юности. Ты похожа на Цин-чжао, когда та была совсем ребенком, когда гордость и заносчивость еще не коснулись ее».

Это несправедливо. Нельзя так судить о собственной дочери. Еще несколько недель назад он гордился ею, находил в ней утешение. Она была лучшей и способнейшей из Говорящих с Богами, была воплощением трудов отца, отражением надежд матери.

Вот это его особенно раздражало. Ведь пару недель назад он больше всего на свете гордился тем, что исполнил данную Цзян Цин клятву. Ему пришлось нелегко — он воспитал до того благочестивую дочь, что ей не довелось пережить обычный период, когда молодые обращенные начинают вдруг сомневаться или восставать против богов. Конечно, существуют не менее благочестивые юноши и девушки, но в основном их благочестие — плод долгих бесед с учителями и наставниками. Хань Фэй-цзы позволил Цин-чжао самостоятельно постигать мир, а затем очень умело и тонко подвел ее к пониманию, что все виденное ею великолепно согласуется с верой в богов.

Теперь он пожинал плоды своих усилий. Хань Фэй-цзы внушил дочери мировоззрение, которое настолько идеально оправдывало ее веру, что сейчас, когда он обнаружил, что «голоса богов» — не что иное, как генетические оковы, наложенные на людей Пути Конгрессом, ничто было не в силах переубедить ее. Если бы Цзян Цин была еще жива, Хань Фэй-цзы, вне всяких сомнений, страшно рассорился бы с нею из-за утраты веры. В ее же отсутствие он настолько преуспел в воспитании дочери согласно идеалам Цзян Цин, что Цин-чжао, сама о том не догадываясь, интуитивно заняла позицию матери.

«Цзян Цин тоже отреклась бы от меня, — подумал Хань Фэй-цзы. — Не будь я сейчас вдовцом, я бы в мгновение ока остался без жены.

И только эта девочка-служанка поддерживает меня. Она проложила дорогу в этот дом как раз вовремя, чтобы стать единственной искоркой, освещающей мои преклонные годы, единственным огоньком надежды, горящим в моем потемневшем сердце.

Она не плоть от плоти моей, но, возможно, настанет день, когда кризис минует и я смогу назвать Ванму своей преемницей. С работой на Конгресс покончено. Почему бы мне не стать учителем? И не взять в ученицы эту девочку? Разве я не смогу воспитать из нее истинную революционерку, которая возглавит простых людей на пути к свободе от тирании Говорящих с Богами и избавит планету от власти Конгресса? Стань она такой, я смог бы умереть с миром. Я бы знал, что на закате жизни все-таки создал силу, которая сможет противостоять моим ранним трудам, так укрепившим позиции Конгресса и позволившим ему расправиться со всеми, кто посмел восстать против его власти».

Легкое дыхание Ванму напомнило ему дыхание маленькой девочки, напомнило звук ветерка, играющего с высокими травинками. Она была само движение, сама надежда, сама свежесть.

— Хань Фэй-цзы, я вижу, ты не спишь.