Артур Прядильщик - Славься, Кей! [СИ, =Имперские кобры 1-2]

А потом яхта стала сильно проседать на корму. А потом стала быстро тонуть.

– Нет! Нет! Я не ЭТО просил! Сука! Сука! Ненавижу! Тварь!

Я орал не больше минуты – в океане, даже спокойном, долго не покричишь. И колотить по воде не надо было вообще. Лишнее это. Наглотался горько-соленой воды, разумеется. Чуть ко дну не пошел. Раньше времени.

Потом я плыл. Молча. Не думал о том, что Ленка могла спастись, спрыгнуть за борт, или еще что-нибудь. Или о том, что на месте крушения яхты могут остаться спасательные круги, куски обшивки, или даже аварийная шлюпка, или о том, как же хорошо, что Женьку оставили в отеле на попечении аниматоров и воспитателей. Вообще ни о чем не думал.

И никого ни о чем уже не просил.

А потом что-то дернуло меня за ногу. Правую. Острая боль ожгла спустя несколько секунд. Потом заболел живот. Но гораздо слабее. Потом я разглядел два серых треугольника, режущих поверхность воды справа в десятке метров. В глазах мутилось, что-то бледное длинное в красном облаке тянулось под водой из моего живота…

Я не помню, кричал я от боли или нет. Наверно, все-таки кричал.

И "вредную мысль" я все-таки додумал: "Акулы – бич Гавайских островов". И – еще одну: "А вот ругаться на Него все же не стоило".

Если сказать, что главный герой пришел в себя легко и просто – это будет неинтересно.

Так вот главному герою было даже слишком "интересно". Ощущение залитой в смолу мухи – не самое приятное ощущение. Ничего не болело, потому что тела он не чувствовал – "смолой" было залито только сознание. Но, видимо, этого было достаточно, чтобы про свое тело он забыл.

Образы, картинки, видения, которые тут же забывались, медленно сводили его с ума. Спустя какое-то время "смола" стала превращаться в янтарь. То-то археологам радости будет…

Ощущение времени вообще стерлось. И началось тихое сумасшествие. Одно хорошо – ни сожалений, ни злости, никаких других эмоций не осталось. Звенящая янтарная тишина.

Именно сумасшествие привело к странному эффекту – "янтарь" стал сливаться с сознанием. Точнее, сознание стало растворять в себе "янтарь". Появился даже какой-то суррогат расстояния – та область "янтаря", что становилась "его". Эта область росла, росла, росла… Кстати, это стало суррогатом времени – в прошлом году он находился в этой точке, а сейчас – уже вот туточки.

А потом областей "янтаря", не занятых его сознанием, не осталось. И он понял, что постиг движение.

И остановился он в своем движении и подумал – хорошо! Подумал. Наконец-то подумал.

Ощутил форму закаменевшего куска смолы – гладкий чуть вытянутый и сплюснутый камушек, который так удобно и приятно держать в ладошке.

Появились мысли, цепочки ассоциаций, и даже…

+++

– Па! Смотри! Янтарь!

– Это не янтарь, Жень. Это кусочек стекла. Какой-то нехороший дядя выбросил в море бутылку из-под пива. Бутылка разбилась. Кусочек стекла обкатало морским песком, вот он и стал таким гладким.

– А тетя могла выбросить бутылку?

– Могла.

– Эта тетя тоже нехорошая?

– Не знаю. Надо бы взглянуть на эту тетю – оценить размер… нехорошести.

– Толь! Ты чему ребенка учишь?!

– Ма! Ма! А я нашла кусочек стекла!

– Выброси сейчас же, доча! Поранишься!

– Не поранюся! Па сказал, что его обкатало морским песком. Он гладкий. Об него нельзя пораниться!

– Жень! Делай, что говорит мама! Мама всегда права…

– Хм… вот, дорогой – можешь же, когда постараешься!

– … кроме тех случаев, когда она не права.

– Толь, я решила, что нам надо съездить на экскурсию! Хватит валяться на пляже! Я уже посмотрела – есть удобные экскурсии в Храм Лесного Ветра и в Город Тысячи Могил…

– О! Это будет интересно!

– Хорошо, что ты согласен. Когда?

– После обеда?

– Отлично! Потом, кстати, они на три часа отпускают народ погулять по торговому центру.

– О, нет…

– Ма! Ма! Па не хочет по магазинам!

– Да ты ж мое солнышко! Только ты о папочке заботишься!

– Подлиза.

– Ма! Тебя я тоже люблю!

– Все равно подлиза. Не разговариваю с тобой! Я обиделась! Ни-ни-ни! Не приставай! Все равно не люблю!

– Па! Ма обиделась! Она не едет с нами на экскурсию! Па, а давай мы одни поедем! Па, а там обезьянки будут?

+++

… появились воспоминания.

И были выводы:

"Янтарь" был им – он был "янтарем". В этой мысли не виделось ничего противоречивого или абсурдного. Она была правильной и логичной.

За "янтарем" начиналось нечто огромное. Возможно, малый "янтарь" находился внутри более крупного "янтаря" с куда меньшей плотностью.

Почему бы и нет? Делать-то все равно нечего. И сознание стало заливать второй кусок "янтаря". Дело двигалось куда быстрее, хотя торопиться было некуда – кто познал жизнь, уже не торопится.

Потом был третий "янтарь". И "четвертый". И "пятый". Их плотность падала раз за разом и "поглощения" девятого "янтаря" он почти не ощутил.

Снова остановка. Но ненадолго. Теперь "янтарь" не был для него ограничением. Окаменевшая смола, в которой увязла доисторическая муха, перестала быть ограничителем, так как муха могла сделать с "янтарем" все, что пожелает.

В данном случае фантазия "мухи" была простой и незамысловатой – янтарь вдруг потерял прозрачность, дрогнул, и стал осыпаться мелким крошевом.

"Они почему-то всегда начинают с того, что ломают" – Подумал кто-то насмешливо.

+++

Полуденное солнце сквозь легкие полупрозрачные занавески освещало огромную светлую комнату. Вначале я затруднялся дать ей определение – больше всего это помещение смахивало на номер в дорогой гостинице. Но потом сообразил – медицинская палата. Поскольку в наличии были: я в качестве пациента, меланхоличный доктор с повадками и внешностью Аллана Владимировича (минус шевелюра и очки), и веселый взвод симпатичных медсестер в однотипных коротеньких халатиках.

Не знаю, видел ли в своей жизни Кейлин Танилалу хоть раз дорогие номера престижных гостиниц (кроме, как в фильмах и на фото), а я мог сказать, что – да – звездочек тут набегало эдак с четыре. Честно заработанных звездочек. Впрочем, в моей жизни большого количества звездочек тоже было немного.

Настоящий ковер на полу, изящный столик с инкрустированной столешницей с красивыми стульями с высокими спинками, огромная кровать, в данный момент занятая одним-единственным мной. Если лечь по центру, то до края дотянуться будет невозможно даже, если лечь поперек. Три огромных кресла. Утонченная без аляповатости люстра под высоким потолком. На потолке какой-то абстрактный рисунок в нежно-бежевых тонах.

Увидев на стенах шесть разнокалиберных картин (от маленькой, в две ладошки, до огромной, во всю стену), я был вынужден прибавить этому "отелю" еще одну звездочку. Потому что мой ИБК, стоило мне заинтересоваться причудливыми горными пейзажами, под каждой картиной высветил соответствующий маркер с именами художников и названиями. И под каждым маркером – скромненькое крохотное уточнение-подпись "Подлинник". Молниеносный поиск по сети подтвердил – за самую маленькую из этих картин лично Кейлину Танилалу придется горбатиться лет эдак пять! И в процессе не пить, не кушать и не дышать.