Андрей Тарковский - Солярис

Ник Кельвин стоял у крыльца и ждал. Послышались быстрые шаги. По одному лишь виду Бертона он понял, что дела неважные.

— Вы повздорили, Анри? — спросил Ник Кельвин с тревогой.

— Я немедленно уезжаю, — возбужденно сказал Бертон. — Дик, ты где? — окликнул он внука. — Собирайся, мы уезжаем!

— Но что произошло? — спросил Ник.

— Твой Крис, — крикнул Бертон, — его духовные отцы, все эти Шенноны, Тимолисы… Он не солярист, он бухгалтер… Это ты верно заметил…

— Анри, — строго сказал Ник, — я к тебе всегда хорошо относился, но… Не стоит так отзываться о моем сыне.

— Вот и отлично, — зло сказал Бертон. — Мы знаем друг друга сорок лет. Должно же это когда-нибудь кончиться!.. Дик! — снова позвал он мальчика, — пойдем, переоденемся в дорогу…

Кельвин-старший пошел вглубь аллеи и встретил Криса, который сидел на скамейке.

— Что случилось? — спросил отец.

— Когда я прилечу через пятнадцать лет, здесь, наверное многое изменится, в этом саду… — тихо сказал Крис.

Отец уселся рядом на скамейку. Потрескивал ионизатор.

Звезды поблескивали сквозь ветви.

Крис, стоя на корточках посреди комнаты, собирал чемодан. В комнате царил хаос. Ящики стола были выдвинуты, а некоторые даже вынуты, на полу валялись бумаги, какие-то бланки, книги. Крис встал, затем вынул небольшой металлический ящичек и начал набивать его чем-то, специально приготовленным в ведерке. Это была обыкновенная земля и, почему-то стыдясь немного своего поступка, Крис подошел, чтобы запереть дверь.

— Крис! — окликнула его снизу Марта. — Тут о тебе говорят и о Солярисе. Пойди сюда… Специальная программа…

Чтоб не обидеть Марту, Крис сошел вниз и остановился перед большим телевизором.

— По теории Гамова — Шепли, — говорил один из научных обозревателей всемирной программы «Космос», — жизнь на планетах двойных звезд невозможна… Планета Солярис обращается вокруг двух солнц — красного и голубого. По всем расчетам, планета должна была неуклонно приближаться к своему красному солнцу и через пятьсот тысяч лет упасть на него, вызвав серьезную катастрофу. Но скоро стало ясно, что орбита не подвергается ожидаемым изменениям…

На экране возникли залитые голубым светом причудливо изгибающиеся волны плазмы, в которых покачивался какой-то предмет — очевидно, исследовательская капсула.

— Это был первый этап в истории исследования Соляриса, — продолжал диктор. — Второй этап начался…

Раздался протяжный сигнал.

— Отец! — крикнул Крис. — Будь добр, подойди к видеофону… Если это из редакции, меня нет дома.

Ник Кельвин вышел из своей комнаты, подошел к видеофону и нажал кнопку. Засветившийся экран был пуст.

— Я слушаю вас, — крикнул Ник в микрофон.

Экран по-прежнему был пуст и молчал. Ник пожал плечами, выключил видеофон и вернулся к себе.

— Кто это? — спросил Крис.

— Видно, ошиблись, — ответил отец.

—…Проведенное таким образом исследование, — продолжал диктор-обозреватель, — подтвердило предположение ученых о том, что океан, целиком покрывающий всю планету Солярис, является органическим веществом…

Залитый багрянцем туман заполнял экран, и на его фоне выделялся лишь отдельными зеркальными отблесками гигантский колосс наподобие цветка, поднимающийся в том месте, где плазма сливалась с небом и вставало красное солнце.

—…Иными словами, — продолжал обозреватель, — океан считают живым организмом. Правда, одни ученые считают его организмом весьма примитивным, чем-то вроде чудовищно разросшейся живой клетки. Другие же, напротив, считают его высокоорганизованной органической структурой. И, наконец, имеются третьи, которые даже наделяют океан разумом, не приспосабливающимся к условиям среды, но сразу ставшим ее хозяином.

…На экране появились внутренние отсеки станции — спутника Соляриса. Экипаж станции — кибернетик Снаут, физики Сарториус и Гибарян, мелькнул и Крис Кельвин, но в земном костюме, дающий интервью журналистам.

— Планета Солярис наделена жизнью, — говорил обозреватель, — но имеет только одного жителя и этот житель — океан… Вот почему мы придаем такое большое значение экспедиции, уже несколько лет находящейся на станции — спутнике Соляриса, а также предстоящему через неделю вылету к станции опытного ученого, психолога доктора Кельвина. Ответить хотя бы на часть загадок, которые уже двести лет задает человечеству эта беспокойная планета…

Один за другим мелькали кадры с изображением станции Солярис, соляристические пейзажи, причудливые образования его океана, сверкающие в резком свете голубого солнца, схемы, фотографии, снова океан…

Вновь раздался гудок видеофона. Кельвин-старший подошел и включил экран. На экране возник Бертон и Дик, его внук.

— Я звоню из города, — медленно сказал Бертон. — Я звонил уже раз, но не решился говорить… Мне кажется, во всем виноват я сам… Я не о том говорил с Крисом. Сейчас не важно, что искать на Солярисе… Человеческое или всемирное… Просто надо искать… и тут мы союзники… Я верю в это… Скажи Крису, когда он столкнется с этим… C этим странным, с тем, о чем я говорил… Пусть вспомнит о моих наблюдениях… Сейчас перед стартом не надо ему помнить, но там пусть вспомнит… Я желаю ему… Я хочу верить в успех.

— Хорошо, Анри, — тихо сказал Ник, — я передам это Крису.

Бертон немного постоял, глядя на Ника, потом толкнул дверь кабины и вышел на улицу.

Огромный город двадцать первого века жил и дышал, словно единый организм. Вокруг по движущимся тротуарам неслись толпы, но впечатления тесноты не было. Громоздились причудливой формы дома-небоскребы, но они не заслоняли неба и, несмотря на высоту, казались легкими и ажурными. Разнообразный транспорт плыл, летел, катился, скользил вокруг, но во всем этом чувствовался строгий порядок, словно управляли этим движением из единого центра.

Бертон и внук встали на движущийся тротуар и вскоре пропали в толпе.

В саду, среди деревьев, горел костер. Перед Крисом на земле лежал ворох бумаг, накопившихся за всю его жизнь. Фотокарточки, какие-то грамоты еще школьных времен, черновики, студенческие конспекты, которые он принес сюда, чтобы сжечь. Он бегло, в последний раз, просматривал бумаги и бросал их в огонь. Когда он швырнул в костер очередную кипу бумаг, из них выпала фотокарточка и сразу же вспыхнула. Крис быстро схватил ее, ожег при этом палец, погасил огонь. Обгорел лишь край пластмассовой рамки. На фотографии была изображена девушка лет двадцати. Поджав ноги, она сидит в кресле и расчесывает длинные золотистые волосы, сияющие в солнечном свете, падающем из окна. Крис некоторое время разглядывал ее, затем хотел снова бросить в костер, но, вдруг увидев идущего к нему по аллее отца, так и остался с обгоревшей фотографией в руках.