Раджнар Ваджра - ТРОЙНОЕ СОЛНЦЕ: история времен Золотого Века

Изображение одной из гексагональных корон приблизилось, и я ткнула пальцем в транспортную иконку, замедляя прокрутку. Каждое из четырех щупалец «коровы» раздваивалось на конце, формируя подобие двупалой руки, Все четыре щупальца периодически вытягивались, чтобы сорвать листья и затем запихнуть добычу в щель, из которой высовывалось другое щупальце. Видимо, они были недостаточно гибкими, чтобы достать до собственных щелей. Странное приспособление, подумала я‚ — ведь у твари уже имелась эффективная система добычи пищи, шипастые шарики на стебельках. Но природа не чужда излишествам. И все это было не настолько странно, как то, что украшало щупальца: металлические полоски или браслеты. Я увеличила картинку так, чтобы браслет оказался в фокусе. Крошечные кнопки и орнаментальные завитушки надписей заставляли предположить одно: существование технологии, достигшей уровня микроэлектроники.

Вообще-то я могла бы и не возиться с видео, потому что, стоило мне вернуться к просмотру на нормальной скорости, на записи в точности повторились мои манипуляции — вплоть до увеличения одного и того же щупальца. Это имело смысл. Для какой бы цели ни предназначались металлические объекты, их обнаружение меняло все для исследовательской группы ЭР.

Разумные виды, похоже, были большой редкостью в нашей галактике. Хотя, возможно, мы выбирали для посадки не те планеты. И все же из тысячи двухсот сорока четырех исследованных миров, включая Эбретон, лишь два могли похвастаться созданиями хоть с какими-то признаками разума. И ни один из этих видов не достиг уровня микроэлектроники.

Следующие три файла развивали тему великого открытия. Отчеты переполняло ощущение радостного волнения и ликования, даже в те минуты, когда записывающие устройства не показывали светящиеся восторгом глаза и широкие улыбки исследователей из ЭР. Камеры в основном фокусировались на гексакоровах. Импы, ведущие запись, называли их «эбретонцами»‚ к моему великому отвращению. Для себя я решила использовать кличку «гексакоровы» — мне она нравилась намного больше.

Для изобретателей микроэлектроники эти создания выглядели на удивление скучными. Они ели, испражнились и занимались тем, что рассказчик назвал репродуктивной активностью, и все это без малейшего энтузиазма. Я решила, что они спят. Из отчетов нельзя было понять, когда гексакоровы доставали свои паяльники или что там еще для работы над высокими технологиями, но исследователи предполагали, что это происходит в окутанной туманом ночи. На одной записи были запечатлены гексакоровьи роды — неспешная процедура, во время которой новорожденный вывалился из боковой щели родителя и плюхнулся на землю, не пробудив во взрослой особи никакого интереса или материнских чувств. Малыш был миниатюрной копией своей матери (если предположить, что отца не рожали), за одним лишь исключением: щупальца, так отличавшие этот вид от других эндемиков, пока не отросли. Проделав впечатляющий гимнастический трюк — учитывая отсутствие рук и ног, — малыш вытянулся вверх, подполз к ближайшему кусту и принялся ощипывать молоденькие листочки с помощью врожденной системы шипастых шаров. И колесо жизни вышло на новый круг.

К этому времени у меня уже глаза слипались, но я все же не устояла и включила следующий отчет. Он был посвящен попыткам установления контакта с гексакоровами. Даже приближаться к нашим поросшим щупальцами приятелям было рискованно, хотя и не по их вине. Местная живность в основном не обращала внимания на людей, а от растений в худшем случае можно было ожидать пассивной агрессии. Но земля в тех местах, где любили пастись гексакоровы, была испещрена небольшими ямками. Рассказчик высказал предположение, что дополнительная аэрация почвы шла на пользу местной растительности. Однако человек, реши он прогуляться там, мог провалиться в яму и сломать ногу. Что касается эбретонской фауны, то даже самые крупные ее представители были вне опасности — никому из них и в голову бы не пришло распределить свой вес между всего двумя жалкими точками опоры. Исследователь некоторое время рассуждал о том, откуда взялись ямы. Он склонялся к версии, что под землей активность животных могла оказаться даже выше, чем на поверхности.

После первых неприятных инцидентов группа по контакту перед походом на территорию гексакоров начала облачаться в снегоступы. Может, им следовало бы попробовать клоунские туфли, потому что технологически продвинутые твари отказывались уделять посетителям хоть каплю внимания. Я подумала, что непросто вести диалог с существами, которые словно и не подозревают о твоем существовании.

Команда ЭР шла на все новые ухищрения, чтобы вызвать интерес аборигенов, вплоть до того, что в какой-то момент они заявились на «пастбище», украшенные разноцветными флажками и вооруженные динамиками, орущими на все лады. И снова провал, как и в тот раз, когда они нарядились гексакоровами. Группа по контакту проявляла все большую изобретательность, но наградой им был большой и жирный ноль.

Предполагается, что отчеты исследователей должны быть объективны, однако сложно было не заметить, как люди пали духом. Надежда вспыхнула снова, когда один из импов наткнулся на брошенный гексакоровий браслет, вероятно поврежденный. После того как техники починили браслет, тесты выявили, что он принимает радиосигналы в широком диапазоне частот, но передает лишь на одной частоте, пробивающейся сквозь общие помехи. Группа настроила приемники на эту частоту и записала множество сигналов. Аналитики проекта предположили, что в этих передачах используется какой-то язык или языки, но даже после консультации с лучшими лингвистами Земли никто из людей так и не смог выявить языковой структуры, не говоря уже о том, чтобы уловить смысл. Единственным светлым пятном в этом море непонимания был четко различимый взвизг, с которого начиналась каждая передача. Эксперты решили, что это своего рода приветствие, нечто вроде: «Здравствуйте. Давайте поговорим».

Группа по контакту на Эбретоне с вновь обретенной резвостью — что особенно умиляло, учитывая снегоступы, — вооружилась гигантским набором приемников, детекторов, антенн, усилителей и проводов. Они опять попытались наладить хотя бы тончайшую нить понимания с аборигенами. Но после стандартной недели беспрерывных усилий им пришлось упаковать свое барахло и вернуться домой, понурившись и уже не прыгая от восторга.

Их разочарование опять было столь ощутимо, что даже у меня испортилось настроение. Поэтому я отключила запись, проделала последние обязательные упражнения, совершила то, что Приам именовал «ночными омовениями» и улеглась на диван-трансформер. Диван зафиксировал мое горизонтальное положение, превратился в кровать, и я провалилась в сон, как неудачный исследователь, проваливающийся сквозь предательскую оболочку Эбретона.