Айзек Азимов - Через солнечную сторону (сборник)

И в рассказе, рекордном по отдаленности даты, отнесенном к началу XXII века («История с песчанкой»), автор рисует американизированную капиталистическую Венеру. Там упоминаются лавочки, контрабандисты, космические пираты, богатые туристы. А речь идет о косности ученых-бюрократов, которые пуще всего на свете боятся непривычного, готовы отказаться от спасения людей, лишь бы спасти «честь мундира».

Как бы подчеркивая формализм мышления ученых мужей Венеры, автор придает своему рассказу форму административной переписки.

Несколько в стороне стоит в нашем сборнике рассказ польского писателя Витольда Зегальского «Приключения в кольцах Сатурна». С этим автором мы встречались в сборнике польских фантастов «Вавилонская башня», и уже там Зегальский познакомил нас с роботом Катодием, толковым и старательным слугой капризного барина, который кичится тем, что в отличие от робота у него — человека — есть дурные привычки. Теперь рядом с Катодием появился еще и Анодий, робот-поэт, сочинитель роботофантастики, сказки о необыкновенных свойствах колец Сатурна. Конечно, кольца Сатурна играют тут только условную роль, это место действия роботосказки.

И здесь уместно напомнить о выборе места действия в фантастике, ибо для нашего сборника, где место действия ограничено планетами Солнечной системы, вопрос этот немаловажен.

Свои трагедии, комедии и фарсы фантастика предпочитает разыгрывать на заднем плане сцены, там, где декорации еле видны в полутьме. Ярко освещенная, четкая рампа не всегда приемлема для фантастов. Если хорошо видна каждая деталь обстановки, фантазировать труднее.

Но по мере расширения знаний все шире становится освещенная площадка. Человечество действует как бы на растущей сцене. Сфера действия фантастики не сужается, а, напротив, растет, поскольку удлиняется периметр круга знаний. Но фантастика все время отодвигает место действия дальше и дальше в неизвестность. В XVI–XVIII веках она предпочитала неведомые острова в неведомых морях («Утопия», «Путешествия Гулливера»), потом центральные области материков и полярные страны, а с конца XIX века — планеты, прежде всего Марс с его каналами и кажущимся сходством с Землей.

Но теперь планетная фантастика доживает последние годы. Планеты Солнечной системы стали слишком близкими. Стоит ли опираться на догадки, которые через несколько лет могут быть проверены или опровергнуты?

Выше я сравнивал фантастическую литературу со старушкой-нянюшкой, которая рассказывает будущему владельцу планет о его поле деятельности, о надеждах и опасениях, связанных с этим обширным космическим имением.

Но ведь нянюшка и сама не бывала в том имении. Рассказы ее опираются на наблюдения ученых людей, которые там тоже не бывали, а только рассматривали его в подзорные трубы. И поэтому в повествование вкрадываются и ошибки наблюдателей, и ошибки пересказчицы.

Да, встречаются ошибки и в пересказе. Даже у Азимова, посвятившего большую часть жизни популяризации солидной науки без всяких выдумок, вкралась ошибка в рассказ о Весте — правда, это первый научно-фантастический рассказ Азимова. Его герои, выпуская воду из бака, надеются совершить мягкую посадку на Весту, считая, что притяжение астероида ничтожно. Оно и в самом деле невелико, но и не ничтожно. Притяжение Весты раз в сорок меньше земного, тела падают на нее раз в сорок медленнее, чем на Землю, но это составляет около 300 м/сек — скорость звука, скорость реактивного самолета. Если космический корабль врежется на таком ходу в скалы, едва ли это можно назвать спасением. Впрочем, своевременно заметив просчет автора, герои могли бы спастись, пробив вторую дыру в баке и тормозя более мощной струей воды.

Азимов сам ошибся, а Нурса подвели учебники. Вплоть до последних лет в учебниках астрономии писалось, что Меркурий обращен к Солнцу одной стороной, как Луна к Земле, как луны Юпитера к Юпитеру, как вежливый придворный, который никогда не покажет королю спину. Но взялись за дело радиотелескопы, и оказалось, что такое представление ошибочно. Меркурий вращается так, что на всей его поверхности день сменяется ночью. Нет теневой, нет и солнечной стороны, и нельзя совершить по ней героическое путешествие. Правда, это не меняет сути дела. День на Меркурии продолжается около полутора земных месяцев, и температура в полдень доходит до 300–400 градусов, и течет сера, и плавится свинец, если есть там самородная сера и свинец. Но открытия последних дней, увы, опровергают многое.

Так со всеми планетами. Каждое новое наблюдение, каждый космический аппарат что-то меняет в прежних представлениях. И не за горами то время (1980–2020 годы по таблицам футурологов), когда космические корабли, автоматические или с людьми на борту, посетят все планеты. И будут проверены все гипотезы и вся планетная фантастика, в том числе и пятнадцать рассказов, помещенных в нашем сборнике.

Пойдут ли все они насмарку?

Вряд ли.

Ибо в каждом рассказе, помимо космической декорации, которая будет проверена наукой, есть еще и литературная сторона: герои, люди со своими человеческими переживаниями.

Пусть окажется неточным описание планет, где совершают подвиги герои Нурса, Вейнбаума, Гаррисона. Но не устареет жажда подвига, и чувство долга, и мужество, и вдохновляющая на героические поступки память о Гагарине.

Вероятнее всего, на дне газового океана Юпитера нет многолюдных городов. Но рассказ Азимова не потеряет значения, пока не исчезнет на Земле тупое самодовольное чванство и трусливая боязнь внешнего мира.

Возможно, вся Солнечная система разочарует мечтателей, не окажется жизни ни на Марсе, ни на Уране, и в глубинах Юпитера не обнаружится радостных неожиданностей, на которые уповает Саймак. Но разве перестанут люди мечтать о встрече с братьями по разуму, об удивительных вариантах жизни и о радужном непредвиденном — не обязательно на планетах, пусть за пределами Солнечной системы?! Мало ли в космосе звезд и других планет?!

Просто у фантастики переменится место действия. Отодвинется за передний край человеческих возможностей. Фантастику планетную заменит иная — звездная, или галактическая, или многомерная по Лобачевскому, или фантастика антимиров, или какая-нибудь совсем новая. Переменится место действия, но останется романтическая жажда подвига, жажда открытий, и ветка сирени в космосе, и мечта о покинутом доме, и многое другое, человеческое.

Я хочу напомнить, что фантастику надо уметь читать, отличая в ней местное от вселенского, декорацию от сути, преходящее от долговременного, долговечного (не скажу — вечного).