Фрэнк Херберт - Дюна. Первая трилогия [litres]

– Но совершенной уверенности у тебя нет, – возразила Ганима.

Джессика поняла, что барьеры снова водворились на место и убрала их, спросив:

– Ты хочешь поверить в мою любовь к вам?

– Да, – ответила Ганима и подняла руку, видя, что Джессика собирается говорить. – Но эта любовь не остановит тебя при необходимости уничтожить нас. Я даже знаю основание: «Лучше пусть человек-животное погибнет, нежели будет плодить себе подобных». Это особенно верно, если человек-животное носит имя Атрейдесов.

– Во всяком случае, ты – человек, – выпалила Джессика. – Я доверяю своим инстинктам в этом отношении.

Ганима почувствовала искренность в тоне бабушки.

– Но в Лето ты не уверена.

– Нет.

– Мерзость?

Джессика, потеряв дар речи, смогла только кивнуть в ответ.

– Пока еще нет, – заговорила Ганима. – Мы оба сознаем эту опасность, мы же видим Алию.

Джессика прикрыла ладонями глаза: Даже любовь не может защитить нас от непрошеных фактов. Она знала, что любит дочь вопреки жестокой судьбе и своей роли в ней: Алия, о, Алия! Прости меня за то, что мне придется убить тебя!

Ганима судорожно выдохнула.

Джессика опустила руки: Я могу оплакивать свою возлюбленную дочь, но сейчас у меня другие задачи.

– Так вы поняли, что произошло с Алией?

– Мы с Лето видели, как это случилось, и были бессильны помешать, хотя обсуждали многие возможности.

– Ты уверена, что твой брат чист?

– Да.

Невозможно было отринуть спокойную уверенность в голосе Ганимы, и Джессика поверила ей.

– Как вам удалось этого избежать?

Ганима рассказала, что они с Лето избегали меланжевого транса, и это отличало их от Алии. На этом была выстроена теория о том, как уйти от Мерзости. Рассказала Ганима и о снах Лето, и о его желании посетить Якуруту.

Выслушав внучку, Джессика кивнула головой.

– Алия принадлежит к Дому Атрейдес, и это создает немало проблем.

Ганима замолчала и вдруг до нее дошло, что бабушка оплакивает своего герцога так, словно он умер только вчера, что она будет хранить память о нем, несмотря на все угрозы и жизненные перипетии. Личная память о герцоге охватила Ганиму, острота потери смягчилась пониманием.

– Теперь, – голос Джессики стал резким и отчетливым, – поговорим о Проповеднике. Вчера я услышала некоторые тревожные подробности во время этого проклятого Просветления.

Ганима пожала плечами.

– Возможно, это…

– Пол?

– Да, но мы не видели его и не можем утверждать это.

– Джавид смеется над этими россказнями, – сказала Джессика.

Ганима заколебалась, но потом спросила:

– Ты доверяешь этому Джавиду?

Губы Джессики тронула жестокая усмешка:

– Не больше, чем ты.

– Лето говорит, что Джавид смеется не над теми вещами.

– Довольно о смехе Джавида, – произнесла Джессика. – Меня больше интересует, насколько серьезно вы относитесь к тому, что мой сын вернулся в таком обличье?

– Мы бы сказали, что это возможно. А Лето… – У Ганимы вдруг пересохло во рту, когда она вспомнила тот страх, который так недавно стискивал ее грудь, но она переступила через страх и рассказала Джессике о снах Лето, связанных с предзнанием.

Охваченная грустью и болью, Джессика принялась раскачиваться на подушке из стороны в сторону.

– Лето сказал, что должен найти Проповедника и убедиться… – сказала Ганима.

– Да… Конечно. Мне не следовало уезжать отсюда, я проявила недопустимое малодушие.

– Зачем ты обвиняешь себя? Ведь ты дошла до предела. Я знаю это, и Лето тоже. Мне кажется, что об этом знает и Алия.

Джессика потерла рукой горло:

– Да, вся проблема заключается именно в ней.

– Это очень странно, но она притягивает Лето, словно магнит, – сказала Ганима. – Именно поэтому я помогла тебе встретиться со мной наедине, без него. Он согласен, что для Алии нет спасения, но хочет быть рядом с ней, чтобы изучить ее. И… это очень меня беспокоит. Когда я пытаюсь заговорить с ним об этом, он засыпает…

– Она соблазняет его?

– Нет-нет! – Ганима энергично тряхнула головой. – Но он чувствует какую-то странную эмпатию по отношению к Алие. И… во сне он часто произносит слово Якуруту.

– Опять! – Джессика сразу вспомнила слова Гурни о заговорщиках, собравшихся в космопорте.

– Иногда я боюсь, что это именно Алия побуждает Лето искать Якуруту, – продолжала Ганима. – Я сама склонна думать, что это всего лишь легенда. Но ты, конечно, ее знаешь.

Джессика содрогнулась:

– Ужасная история! Просто ужасная!

– Что мы должны делать? – спросила Ганима. – Я боюсь проникать в свою память, во все свои прошлые жизни…

– Я тоже хочу предостеречь тебя от этого, ты не должна рисковать…

– Это может случиться помимо моей воли и боязни риска. Откуда мы можем знать, что в действительности случилось с Алией?

– Нет! Ты можешь уберечься от этого обладания, – Джессика с трудом выдавила из себя это слово. – Значит… Якуруту, да? Я послала Гурни найти это место – если оно, конечно, существует.

– Но как он сможет… О, я же забыла о контрабандистах.

Джессика была поражена до немоты еще одним примером способности Ганимы проникать во внутренний мир других людей. Боже мой! Как это странно, – подумала Джессика, – что эта юная плоть способна вместить в себя всю память Пола, по меньшей мере до того момента, когда в его сперматозоиде произошло отделение от прошлых воспоминаний. Это было вторжением в самую интимную часть личности, против которой восстало все примитивное и древнее, что было в душе Джессики. В тот же миг она погрузилась в абсолютное и непоколебимое суждение Бене Гессерит: Мерзость! Однако в этом нежном создании было столько сладости, готовности пожертвовать собой во имя брата, что Джессика не смогла удержаться от чувства умиления.

Мы – одна жизнь, протянутая в темное будущее, – подумала женщина. – Мы – одна кровь. Она преисполнилась решимости принять на себя ответственность за те события, которые последуют за их с Гурни решением. Лето надо разлучить с Ганимой и воспитывать в полном соответствии с требованиями Общины Сестер.

Я слышу, как завывает ветер, дующий в Пустыне, вижу, как восходят зимние луны, подобные кораблям, плывущим в пустоте. Им приношу я свою клятву: Я буду решителен и овладею искусством правления. Я овладею своей унаследованной памятью о прошлом и стану надежным ее хранилищем. Я прославлюсь более своей добротой, нежели знанием. Лицо мое будет светить во времени вечно, пока пребудет род людской.

Клятва Лето, по Харку аль-Ада

Будучи совсем юной, Алия Атрейдес посвятила много времени практике транса прана-бинду, стараясь защитить свою сокровенную личность от посягательств всех прочих. При этом она знала, что основная трудность заключается в невозможности избежать употребления меланжи в тесном пространстве сиетча. Меланжа была всюду: в пище, воде, воздухе и даже в ткани платка, куда она выплакала по ночам немало слез. Очень рано познала Алия смысл сиетчских оргий, во время которых участники пили мертвую воду червей. Во время оргий фримены освобождались от накопленного давления генетической памяти, после чего могли отрицать само ее существование. Алия видела, как ее подруги становились зомби во время таких оргий.