Фрэнк Херберт - Дюна. Первая трилогия [litres]

Он оттолкнул ее.

– Ты примешь жизнь своей дочери?

– Это так легко… это до глупости легко, – ответила она.

Лето, чувствуя, как его начинает охватывать паника, вспомнил, с каким трудом образ отца покидал его плоть. Неужели Ганима потерялась в том мире наблюдателей, откуда и он смотрел и слушал, учась у образа отца?

– Я буду презирать тебя, мама, – сказал он.

– Другие не будут меня презирать, – ответила она. – Будь моим возлюбленным.

– Если я это сделаю… ты знаешь, во что вы оба тогда превратитесь, – сказал он. – Мой отец начнет презирать тебя.

– Он не начнет.

– Но я начну!

Из горла Лето непроизвольно вырвался резкий звук. В этом звуке сплелись все обертоны, унаследованные Полом от матери-колдуньи.

– Не говори так, – простонала она.

– Я буду тебя презирать.

– Пожалуйста… прошу тебя, не говори так.

Лето потер шею, ощутив, что снова обрел власть над своими мышцами.

– Он будет презирать тебя. Он снова отвернется от тебя и уйдет в Пустыню.

– Нет… нет…

В отчаянии она беспрерывно из стороны в сторону качала головой.

– Ты должна уйти, мама, – твердо произнес Лето.

– Нет… нет… – Однако в голосе не было уже былой силы и убежденности.

Лето всмотрелся в лицо сестры – как подергиваются его мышцы! Плоть отражала страсти, бушующие в душе.

– Уходи, – прошептал он. – Уходи.

– Не-е-ет…

Лето схватил ее за руку, ощутил дрожь, сотрясавшую тело сестры. Она извивалась всем телом, стараясь вырваться, но он крепко удерживал ее, шепча: «Уходи, уходи».

Все последнее время Лето ругал себя за то, что вовлек Гани в игру в родителей. Они часто занимались этим, но в последнее время Ганима начала сопротивляться. Верно, что женщины слабее мужчин при вторжении в их внутренний мир, понял он. Именно на этом основаны страхи сестер Бене Гессерит.

Шли часы, но тело Ганимы продолжало дрожать и дергаться, сотрясаемое внутренней битвой, однако она окрепла настолько, что смогла вступить в спор. Лето услышал, как Ганима разговаривает с образом в своем сознании.

– Мама… пожалуйста… – И снова: – Ты же видела Алию! Ты станешь такой же?

Наконец Ганима немного обмякла и приникла к брату.

– Она поняла и уходит.

Лето погладил сестру по руке.

– Гани, я очень виноват перед тобой, очень виноват. Я никогда больше не буду просить тебя о таких вещах, прости меня, прости.

– Мне нечего тебе прощать, – сказала она, ее голос прерывался, как после тяжелой физической нагрузки. – Мы научились очень нужным вещам.

– Она многое сказала тебе, – проговорил Лето. – Мы обсудим это потом.

– Нет. Мы сделаем это сейчас. Ты был прав.

– Мой Золотой Путь?

– Твой проклятый Золотой Путь!

– Логика бесполезна, если ее не подкрепить конкретными данными, – сказал он. – Но я…

– Бабушка приехала, чтобы проследить за нашим образованием и посмотреть, не заражены ли мы.

– То же самое говорит и Дункан. Нет ничего нового в…

– …простых вычислениях, – согласилась Ганима; голос ее окреп, она отстранилась от брата и оглядела освещенную предрассветными сумерками Пустыню. Эта внутренняя битва… эти знания стоили им ночи. Королевским гвардейцам, патрулирующим ограду, придется сегодня объясняться с начальством. Ничего, Лето побеспокоится, чтобы у них не было неприятностей.

– Тонкости люди чаще всего постигают только с возрастом, – сказал Лето. – Но чему обучаемся мы с помощью возраста тех, кто является нам в образах памяти?

– Вселенная, которую мы наблюдаем, это не застывшая в своем физическом облике Вселенная, – отозвалась Ганима. – Мы не должны воспринимать бабушку как бабушку вообще.

– Это было бы опасно, – согласился брат. – Но мой вопр…

– Есть и еще кое-что, кроме восприятия тонкостей, – продолжала Ганима. – В нашем сознании должно остаться место, где мы должны хранить то, что не можем предвидеть. Вот почему мать так много сказала мне о Джессике. В последние минуты, когда мы были в полном контакте, она очень многое мне сказала.

Ганима тяжело вздохнула.

– Мы знаем, что она наша бабушка, – заговорил Лето. – Вчера ты провела с ней несколько часов. Именно поэтому…

– Если мы допустим это, наше знание будет определять наше к ней отношение, – сказала Ганима. – Именно об этом предупредила меня мама. Один раз она процитировала бабушку и… – Ганима прикоснулась к руке Лето, – и я, словно эхо, услышала где-то на заднем плане голос бабушки.

– Предупредила тебя, – промолвил Лето. – Неужели в этом мире не на что положиться?

– Самые смертельные ошибки проистекают из устаревших допущений, – сказала Ганима. – Вот что не уставала повторять мама.

– Но это же Бене Гессерит чистой воды.

– Если… Если Джессика снова вернулась в Общину Сестер…

– …то для нас в этом заключается главная опасность, – закончил Лето мысль сестры. – В нас течет кровь Квисатц Хадераха – мужской ипостаси Бене Гессерит.

– Они не оставят своих поисков, – сказала Ганима, – но они могут оставить нас. Они нас покинут, и инструментом послужит бабушка.

– Но это совсем другой путь, – возразил Лето.

– Да, они могут соединить нас, как супругов, но они не могут не знать, что такое спаривание приведет к рецессивным осложнениям.

– Эту возможность они даже не должны обсуждать.

– Особенно с бабушкой. Мне очень не нравится такой выход.

– Мне тоже.

– Однако не впервые королевскую родословную пытаются подправить…

– На меня такое решение действует отталкивающе, – содрогнувшись, произнес Лето.

Уловив это движение, она замолчала.

– Сила, – произнес он.

Брат и сестра были настолько сильно охвачены одними и теми же мыслями и чувствами, что Ганима тотчас поняла, о чем думал Лето.

– Сила Квисатц Хадераха потерпит фиаско, – согласилась с братом девочка.

– Если ее использовать таким образом, – сказал он.

В этот момент за спинами детей взошло солнце – день вступил в свои права, дохнув на Лето и Ганиму зноем. Растения под скалами обрели цвет. Серо-зеленые остроконечные листья отбрасывали длинные тени в лучах взошедшего солнца. Косой серебристый свет окрасил оазис у подножия утеса зеленью, перемежающейся золотистыми и пурпурными тенями.

Лето встал и потянулся.

– Итак, Золотой Путь. – Ганима обращалась в равной степени к себе и к брату, зная, как преломилось последнее видение отца в сознании Лето.

За увлажняющими занавесями послышался шорох и голоса.

Лето перешел на древний язык, который служил брату и сестре для тайного общения.

– Л’ии ховр самис см’кви овр самит сут.

Именно таким было решение, которое они приняли с полным сознанием того, что совершают. В дословном переводе это означало: Мы пойдем вместе по смертному пути, хотя только один, вероятно, сможет вернуться, чтобы рассказать о нем.