Мерседес Лэки - Сага о живых кораблях [трилогия]

Полион напомнил себе, что в любом случае основная природа этой игры остается неизменной. Либо его план продвинулся достаточно далеко и принесет успех, несмотря на то что пришлось пустить его в ход раньше времени, либо же нет. Если все пройдет как надо, то все флоты Центральных будут подчиняться ему, Полиону, а не своим бывшим хозяевам. Если нет — что ж, гибель просто наступит быстрее, чем если бы он начал действовать из удаленного пространства у Ньота йа Джаха, вот и все.

Полиону оставалось только сидеть и ждать. А переждать один-единственный переход через сингулярность для него не значило ничего. Он уже перетерпел годы ожидания на Шемали, рассеивая семена, глядя, как они прорастают и заполняют вселенную, — с того самого момента озарения, когда в мозгу Полиона одновременно зародились план разработки нового гиперчипа и идея того, как им можно воспользоваться для достижения собственных целей.

Но это ожидание было тяжелее, чем все эти годы, в течение которых Полиону по крайней мере было что делать; оно казалось куда более долгим, нежели пять лет работы. И что-то тревожное было в расщеплении, которое проходил в данный момент корабль. В сингулярности не должно быть настолько плохо. Полион задыхался и давился в тошнотворном вращении цветов, запахов и структур, глядя на то, как его собственное тело и одежда расплываются волнами. Он зажмурился и тут же осознал, что это было ошибкой: тошнота, свойственная для сингулярности, едва не вывернула его наизнанку. В чем дело? Во время обучения в Академии Полион много раз проходил расщепление, не упоминая уже о путешествии через эту же самую точку сингулярности по пути в Веганское подпространство. Неужели за пять лет на Шемали он настолько потерял форму, чтобы сейчас давиться тошнотой, словно какой-нибудь новичок?

Нет. Что-то еще было не так. Это расщепление длилось слишком долго. И некоторые визуальные искажения казались странно знакомыми. Полион остановил взгляд на небольшом участке каюты, где скобы, поддерживавшие выступающую из стены полку, образовывали простой сомкнутый изгиб. Пермасплав и пластипленка. Больше ничего. И пока он смотрел, треугольник, составленный скобой, полкой и стеной, удлинился, вытянулся в иглу с узким ушком, растянулся в открытый проем размером со всю стену, сдался во вращающуюся точку света с абсолютной чернотой внутри и снова вернулся в изначальную форму. Игла, проем, точка, треугольник; игла, проем, точка, треугольник. Они были пойманы в подпространственную петлю, бесконечную последовательность расщепления и соединения с сохранением топологических свойств, но без малейшего продвижения к последовательности выхода, ведущей в Центральное подпространство.

Такая петля не могла получиться, не должна была получиться — если только не отключились процессоры корабля. Или — дикая надежда вспыхнула в душе Полиона — если только корабельные процессоры не были слишком заняты какой-то иной проблемой, нежели выведение их из сингулярности.

Проблема усвоения программы-«червя», которая должна была передать контроль одному-единственному пользователю, эффективно отрезая «мозг» корабля от всех происходящих процессов.

Полион проглотил невысказанные ругательства и бросился через каюту. У него были проблемы с тем, чтобы локализовать местонахождение контрольной панели и плотно прижать к ней руку, но в конце концов Полион ухитрился совместить свою то сжимающуюся, то вытягивающуюся руку с хаотично пульсирующей панелью. Он дважды хлопнул ладонью по панели.

— Голосовой контроль!

Собственный голос странно отдался в ушах, звуковые волны искажались постоянными изменениями окружающего пространства, но, очевидно, было что-то неизменное в структуре голоса, и именно это опознала программа-«червь».

— Голосовой контроль принят, — прогудел голос из динамиков, причем высота звучания то повышалась, то понижалась.

— Открыть дверь этой каюты. — В первый раз слова превратились в неразличимый писк; во второй удалось произвести что-то близкое к нормальной речи, и компьютер принял команду. Но ничего не случилось. Миг спустя раздался дрожащий сигнал оповещения программы, постепенно из почти ультразвукового писка перетекший в низкий гул.

— Невозможно установить назначенный предмет воздействия.

Полион начал улавливать ритм подпространственной петли.

Фиксируя взгляд на любой известной точке, например треугольнике из полки, стены и скобы, он мог распознать, когда они проходили через расщепление поблизости от обычного пространства. Если он заговаривал в этот момент, то продолжающиеся под-пространственные трансформации искажали его голос, но по крайней мере компьютер узнавал этот голос и принимал команды.

Выждав нужный момент, Полион заговорил:

— Идентифицируй эту каюту.

На контрольном пульте каюты мерцали огни, то взлетая и трепеща, словно светлячки, то скользя по жидкой поверхности панели, расплываясь в продолговатые иероглифы неизвестного языка и снова превращаясь в огоньки и складываясь в узор, свидетельствующий о неудачной операции.

— Такого пути не найдено.

Полион вполголоса выругался, и подпространственная петля трансформировала его слова в скрипучий рык. Что-то было не гак с его программой-«червем». Почему-то ей не удалось завершить перехват всех компьютерных функций корабля.

— Отпереть все! — рявкнул Полион при следующем прохождении петли через нормальное пространство.

Диафрагма двери каюты наполовину разошлась, затем заскрипела и начала раскачиваться туда-сюда, словно гладкие внутренние лепестки зацепились за что-то. Полион нырнул в приоткрывшийся проем, недооценил расстояние и ширину просвета в постоянном текучем смещении пространств, впечатался твердым поктем в весьма твердый край полуоткрытой двери, приземлился на подстилку из сыпучего песка, перекатился и обнаружил, что его ноги опираются на то, что вновь, на краткий миг, стало твердым полом коридора в пассажирском отсеке.

— Выходите! Все выходите!

Петля превратила его последнее слово в вой. «По крайней мере, это привлечет их внимание». Зеленый слизняк просочился через одну из дверей и превратился в блюющего на ходу Дарнелла. Чуть дальше обнаружилась рыжая шевелюра Блэйза, сверкающая в свете плафонов; и сам этот свет менялся от ослепительно-голубоватого сияния искусственного солнца до угольно-серой тени. Фасса была фарфоровой куколкой, белой, изящной, маленькой и идеальной, однако по мере хода петли к пей вернулся обычный рост.

— Что происходит? — Петля заглушила ее слова, но Полион прочитал по ее губам, прежде чем трансформация растянула их словно резину. Он дождался следующего прохода через нормальное пространство.