Unknown - Венок Альянса (СИ)

– Не напоминай про Рождество. Как-то наши родители укатили в сочельник за покупками, оставив меня присматривать за Лиз. Присматривать, ты понимаешь? Восемь лет дылде, могла и сама за собой присмотреть. Мы передрались за пульт от телевизора… До чего она больно пиналась!

Винтари на миг прикрыл глаза, настолько ярко и живо, без каких-то дополнительных усилий с его стороны, ему явилась эта фантазия – что так было всегда. Что это один из рядовых, обычных обедов в его жизни, обычный день в семейном кругу. А вся другая жизнь ему просто… приснилась. Что в его жизни тоже было это… Рождество. Он так до конца и не разобрался в сущности этого праздника, имеющего совершенно разные, светские и религиозные традиции, как они связаны между собой, он так и не понял. Он только знал, что праздник этот очень важен для землян, потому что служит сближению, укреплению семейных уз. Ему представилось, что и в его жизни были подарки под ёлкой, медленно кружащийся пушистый снег за окном и детская вера в чудо. Как-то, было ему, быть может, лет пять или семь, он пробрался в крыло для слуг, увидел, кажется, кухню… Ведь наверное, та женщина была кухаркой, раз уж на ней поверх груботканого невзрачного платья был большой изжелта-белый фартук. Вокруг этой немолодой, полноватой женщины столпились трое детей – старший был, вероятно, года на два старше его, младшая девочка была совсем малюсенькая и ещё невразумительно лепетала. Женщина раздавала детям подарки – мальчику сапоги, средней вышитый платок, младшей бусы из крупных, фальшиво гремящих разноцветных бусин. Он смотрел, как дети прыгают от радости, и хмурился. «Чему они радуются? Это же… такая ерунда! Одежда… совершенно обычные вещи… А бусы и вообще бессмысленны и безвкусны!» Женщина вынула из кармана фартука горсть конфет. Девочка порывисто обняла её, уткнув лицо в этот огромный белый фартук. Винтари не выдержал и убежал. Заперся в своей комнате и ревел от досады, не в силах даже самому себе, не то что ещё кому-то, объяснить, что же его так расстроило. Он просто почувствовал, что у этой девочки, которая может вот так уткнуться в фартук матери, есть что-то, чего нет у него. И это что-то – вовсе не платок или бусы… В коридоре раздавался резкий, требовательный голос леди Ваканы, пытающейся добиться ответа, почему наследник плачет и мешает её послеобеденному отдыху. Уткнуться в благоухающее дорогими духами, сверкающее мелкими драгоценными камушками платье леди Ваканы могло придти в голову только идиоту. Он забыл этот эпизод – как малозначительный, а может быть – слишком болезненный. Вспомнил только сейчас, думая о праздниках, которых в его жизни не было…

Дети тоже дарят родителям подарки. Особенно ценятся сделанные своими руками. И потом эти первые корявые рисунки, аппликации и поделки родители ставят на полки и хвастаются всем знакомым. Так, по крайней мере, поступали отец и мать тёти Сьюзен. Леди Вакана, застав однажды сына за рисованием, была рассержена. «Кажется, сейчас ты должен учить историю войны с зонами! Через час тебя ждут в зале для бальных танцев! И что это за бред ты малюешь?» Винтари скомкал и выкинул листок. Что за бред он тогда малевал, он сейчас не мог вспомнить.

Он всегда был один. Своего брата он даже не видел, само его недолгое существование осталось в памяти смутным фактом. Какое-то время он очень завидовал своим двоюродным и троюродным братьям, ему казалось, что там, у них в семьях, как-то лучше… Возможно, отчасти, это так и было. Тётя Дилия, например, особенно любила своего среднего сына Элаво, хотя вроде бы, ничем особенным он не превосходил старшего и младшего братьев, разве что был несколько простодушнее и добрее. Он помнил, как тётя Дилия, прижимая Элаво к своей пышной груди, повторяла, что он её главная радость и надежда, Элаво придушенно шептал, что, разумеется, помнит и понимает это, только не могла бы мамочка его уже отпустить? А отец больше любил старшего – самого «удавшегося в породу», заводилу во всех затеях, чемпиона в верховой езде и стрельбе и, честно говоря, самого драчливого… Как потом донеслось из слухов – их семьи тогда уже мало общались – Дармо погиб случайно во время какой-то спортивной игры. Досадная оплошность, помноженная на его неукротимый норов, не обратил внимания на требования безопасности и переоценил свои силы. Элаво, почему-то винящий в смерти брата себя, повредился рассудком. И надеждой семьи вдруг стал младший, Акино, трус и плакса, никогда до этого никем не ценимый и не замечаемый… Пожалуй, из всех троих сейчас Винтари жалел лишь об Элаво, всё же случившееся с ним – хуже, чем смерть…

Сквозь туман образов из прошлого он слышал голоса беседующих, и он даже улыбался и что-то отвечал им, так что никто, кажется, даже не заметил, что он на большую часть не здесь. И не в прошлом даже – в фантазиях, которые как бы исправляли, заслоняли на время – то время, пока он не сможет с ними совладать и загнать в рамки – это прошлое. Быть может – Земля, на которой он не бывал, и эта самая рождественская ёлка, сверкающая волшебными огнями в окне родного дома, и медленный сказочный танец снега, и игра в снежки всей семьёй… Снег он, конечно, видел не раз. Но где бы он его ни видел – в снежки им не играли. Долгожданный подарок в яркой обёртке – он не конкретизировал, что бы это мог быть за подарок, останавливаясь лишь на этой яркой обёртке и общем чувстве восторга в момент разворачивания… Просто получает то, о чём мечтал – и радостно бросается на шею отцу, трётся щекой о его колючую бороду, чувствует ладонь матери, гладящую его волосы… Он встречает отца из долгой поездки, забирается к нему на колени, крутит пуговицы мундира, требует рассказать всё-всё, хотя знает, что не поймёт и половины… Он просит мать почитать ему на ночь сказку – например, ту самую «Мудрец и гоки», и засыпает, убаюканный её нежным, ласковым голосом… Его учат играть в бадминтон, ему помогают делать домашнее задание, его первый раз берут в гости к родственникам, живущим в другом городе… К нему подносят крохотный сопящий свёрток: «Смотри, милый, это – твой брат Дэвид». И он вот так же злится, когда этого младшего брата поручают его заботам, и его надо кормить молочной кашей на завтрак, делиться с ним игрушками, на прогулках следить, чтоб он не упал, не промочил ноги, не потерялся… А потом появляется интерес – ведь его же можно столькому научить, воспитать из него помощника и друга… А потом ответственность – убедить родителей, что их можно отпускать вдвоём, научить младшего брата ездить на велосипеде, защитить от старших задир – пусть знают, у него есть старший брат, ещё только раз пальцем тронут и пусть пеняют на себя… А потом гордость – такая, как выразил некогда Ганя: «Ведь эта мелкота на моих глазах выросла!» У них есть общие детские секреты, есть вместе набитые шишки, и брат смотрит на него с восхищением и доверием – как на старшего, умного, сильного… Как на пример…