Грег Бир - Псы войны: пробуждение Ареса

А антаги по-прежнему сбрасывают кометы.

И никто не рассказал про штольню нам.

У меня сейчас мозг взорвется.

Тил приводит нас к вертикальной квадратной шахте, примерно три метра шириной. Металлические скобы-ступеньки уходят вверх, в темноту. В десяти-пятнадцати метрах над нами нависает платформа.

— П’лезешь со мной? Одна не х’чу идти.

— А что там?

— Отец сказ’вал, пл’щадка смотровая. В камне, на самой верш’не выд’лблена. На запад п’вернута.

— А воздух там есть?

Вместо ответа — презрительный взгляд. Тил карабкается по скобам. На полпути вверх действительно находится платформа. Я не слишком хорошо ориентируюсь в недрах Марса, но предполагаю, что мы поднимаемся по «голове» тонущего великана, возвышающейся над воротами, через которые наш отряд вошел в штольню. Металл сменяется темно-багровым камнем с черными прожилками. Платформа усыпана зеленой пылью и скрипит под нашей тяжестью. На камне заметны ржавые потеки — следы отступившей воды.

Когда наводнение спало? Несколько дней назад? Несколько недель? Кто знает, что путь в штольню снова открыт? Сколько они будут выжидать, прежде чем вернутся, проникнут в пещеру, найдут нас?

Селитра. Сера. Объемные принтеры. Все под рукой. Изготовить оружие или взрывчатку проще простого.

Карабкаемся дальше. Через металлический люк пролезаем в тесную кабину. С трех сторон каменные стены, с четвертой — железные ставни. Чертовски холодно. Обогреватели, встроенные в стены чуть выше пола, не работают. У меня зуб на зуб не попадает. Нам не продержаться здесь долго. Тил дрожит. Скорчилась в три погибели — низкий потолок не дает выпрямиться в полный рост.

— Мне сказ’вали, смотровую пл’щадку для защиты сдел’ли. Чтоб из другого лагеря к нам не сун’лись.

Где люди, там и конкуренция. Грызня за место под солнцем — вот что удается нам лучше всего.

Тил вертит пластмассовую рукоятку.

— Может, лучше эрмоскафы н’деть. Не знаю, как там…

Стальной занавес со скрипом раздвигается. Перед нами толстый плексигласовый экран, защищенный металлическими шторами с обеих сторон, но все равно занесенный полупрозрачным слоем песка. Тил снова крутит ручку. Внешние ставни поднимаются. Мы видим вход в северный гараж, каменистую равнину за ним и уже набившее оскомину бурое пятно на северо-западе. Чертовски странно. Если это песчаный дьявол, он должен был исчезнуть после удара кометы.

Я показываю облако Тил.

— Маячит там с момента нашего приземления. Что это может быть? Есть догадки?

Маскианка качает головой.

В метре над экраном свисает каменный уступ, заслоняя часть неба и все, что находится к югу и востоку от нас.

Тил откручивает крышку люка у нас над головами. Мои пальцы вконец онемели. Лица я и вовсе не чувствую.

— Шесть’сят и три, — бормочет Тил, отодвигая крышку и вытаскивая из люка блестящий стальной перископ.

Она едва касается его металлических частей — боится отморозить пальцы.

— Точно так он сказ’вал.

— Кто «он»?

— Отец. См’три шустрее. Не можем долго здесь ост’ваться, пока пульт упр’вления не разыщем и эл’ктричество не п’стим.

Я придвигаюсь к мутному, почти непрозрачному окуляру. Выпуклый «рыбий глаз» демонстрирует мне окрестности.

Чувствую себя моряком на субмарине! С одной лишь разницей — надо мной не вода, а песок.

Ничего… Снова ничего…

Но тут, в очередной раз обводя взглядом равнину, я замечаю столб пыли с юго-восточной стороны: к штольне приближаются три автомобиля. Не антаги, но и не космодесантники.

Багги, такие же, как у Тил.

— К нам едут маскианцы.

Тил кидает на меня гневный взгляд — она явно не в восторге от этого прозвища — и отбирает перископ. Осматривает горизонт несколько раз, неизменно останавливаясь на юго-восточном направлении.

— Они из лагеря форов, — заключает Тил.

— Это еще кто такие?

— Форы. Фортреккеры [14] Фортреккеры — (африк. Voortrekkers — пионеры, первопроходцы) — буры (потомки голландских переселенцев в Южную Африку), которые покинули британскую Капскую колонию после 1834 года и мигрировали на внутреннюю возвышенность, к северу от Оранжевой реки. Толчком к переселению стал принятый британцами закон об отмене рабства (1834 г.), который привел к разорению многих буров. . Не знаешь нич’го про нас!

Девушка водворяет перископ на место, закрывает ставни и направляется к лестнице, бормоча под нос: «Найти, как эл’ктричество п’скается!»

Здесь я с ней целиком согласен. Тил спускается, я следом. Замерзшие пальцы не слушаются, и я с трудом цепляюсь за скобы. Если разыщем пульт управления и рубильник, то скорее всего найдем и склад, где рудокопы держали лекарства, гермоскотч и еду. С этими припасами мы сможем продержаться до подкрепления, которое наверняка уже в пути. Мы ведь — часть большой операции, не так ли?

И быть может, нам посчастливилось найти то, за чем начальство уже давно охотится.

Тил скрывается в туннеле, ведущем на восток. Я едва успеваю заметить, в какую сторону она убежала. Мне следовало бы вернуться к товарищам и сообщить им новости — за подозрительным и старомодным словом «фортреккеры» едва ли скрывается что-то хорошее! — но я в замешательстве. Понятия не имею, какие беды нас поджидают и что рассказать Бойцовому Петуху, и Теку, и генералу, если мы его еще не потеряли. Что если багги везут рудокопов, которые узнали, что наводнение закончилось, и возвращаются в шахту? Может, они даже обрадуются нам — лишняя пара рук всегда пригодится. Верится с трудом. И где гарантия, что Тил не врет?

Сомневаюсь, что нашим ангелам по силам ответить на эти вопросы. Они редко бывают осведомлены в делах, не касающихся непосредственно боевых действий, и почти ничего не знают о переселенцах.

Почему так? Не глупо ли это?

Огни лампочек-звезд все тускнеют. Наверное, садятся батарейки.

Туннель ведет к еще одному гаражу, на этот раз пустому. Зеленая пыль устилает все вокруг толстым слоем, а на полу поблескивают лужи. Тил подходит к воротам в противоположной от нас стене и проверяет замок. Ощупывает печать своими длинными пальцами, прижимается лицом к дверям — проверяет, нет ли утечки воздуха.

В гараже не так холодно, как на смотровой площадке. Терпеть можно.

Тил оглядывается на меня:

— Замок н’дежный. Ворота з’печатаны. Отец сказ’вал, в штольню только два входа есть, северный и южный. Когда форы в штольню в’шли, лишние двери з’делали, хотели малыми силами об’роняться.

— Форы знают, что мы здесь?

— Знают, что я здесь.

— Откуда?

Она мотает головой и направляется к застекленной будке, вмонтированной в стену сверху и справа от нас. Там, по всей видимости, находится рубильник. Тил взбирается по лестнице и пытается открыть будку.