Джек Вэнс - Зов странствий. Лурулу (ЛП)

Гартовер задумался, после чего вежливо сказал: «В отсутствие другой фактической информации я не могу обосновать диагноз. Тем не менее, можно предположить, что «мерзавец», как вы выразились — изобретательный плут, страдающий от отсутствия достаточных развлечений».

«Может быть».

Мирон спросил: «Преступники, которых содержат в Рефункционарии — ну хорошо, назовем их «людьми, которые вели себя недопустимо» — понимают, какой ущерб они нанесли другим?»

Гартовер поджал губы и пожал плечами: «Возможно, но это не имеет значения, потому что ваш вопрос относится к прошлому, а мы сосредоточиваем внимание на будущем. Мы стремимся внушать гордость, а не стыд».

«То есть, вы занимаетесь тем, что называется «реабилитацией»», — заметил Винго.

«Именно так! Раз уж об этом зашла речь, могу привести любопытный пример. Недавно поступивший к нам пациент, убивший обеих своих бабушек, заявил, что он полностью реабилитирован, так как у него нет никакой возможности повторить свои недопустимые действия ввиду отсутствия каких-либо других его бабушек. Должен сказать, что его аргументация в какой-то мере убедительна — в настоящее время Наблюдательный совет рассматривает его ходатайство».

Малуф нахмурился: «А вы не думаете, что таким образом вы подчиняете действительность теории? Другими словами, насколько целесообразен такой подход в практическом отношении?»

«Не беспокойтесь! Мы не только практичны, мы проницательны и умеем приспосабливаться. В Рефункционарии научились избегать педантичного применения одних и тех же традиционных методов в изменчивых, мимолетных ситуациях, возникающих и пропадающих, как огоньки светлячков в ночи. Каждому нарушителю общественного спокойствия свойственны генетические закономерности поведения, в какой-то степени поддающиеся классификации. Мы никогда не подходим к реабилитации тех, кто мучает животных, так же, как мы корректируем поведение тех, кто обжуливает вдов и сирот. Каждый случай требует модифицированного, индивидуального подхода, соответствующего предрасположенностям пациента. Нам приходится проявлять такт; некоторые из наших убийц — исключительно гордые люди, и мы не хотим дополнительно травмировать их представление о себе. Мы рассматриваем даже самые отвратительные поступки именно таким образом — как психические травмы, ожидающие исцеления. Мы избегаем позорящих обвинительных определений — в них нет необходимости — и с этой целью изобрели забавную хитрость: я имею в виду расцветку головных уборов. Убийцы носят белые кардинальские шапочки, фальшивомонетчики, мошенники и прочие обманщики — черные, а воры и грабители — зеленые. Шантажисты щеголяют в оранжевых шапочках; им полагаются также остроконечные козлиные бородки. Не спрашивайте меня, почему — просто установилась такая мода. Поджигатели ходят в лиловых шапочках, садисты, наносившие увечья — в розовых, насильники и сексуальные извращенцы — в коричневых, и так далее. Наша система способствует здоровой конкуренции — каждая группа стремится отличиться хорошим поведением. Нередко такое безобидное соперничество позволяет пациентам от души повеселиться и вызывает у них энтузиазм. Каждый воодушевлен, никто не деморализован: такова наша цель. У нас человек может заявить, почти что с гордостью: «Да, я избивал свою жену! И теперь, отбросив всякие сожаления по этому поводу, я чувствую себя гораздо лучше!»

Впечатленный, Винго пробормотал: «Похоже на то, что вам удается то, что не удавалось еще никому».

Гартовер с сожалением развел руками: «Не могу отрицать, что в некоторых случаях нас постигает разочарование. Попадаются пациенты с врожденными антисоциальными характеристиками. Мы стараемся избегать понятий «добра» и «зла», но в конечном счете игра словами не помогает: зло существует, как бы его ни называли».

«И что вы делаете с такими неисправимыми злодеями?»

«Пытаемся применять самые эффективные методы: дружелюбные консультации, драматические представления, демонстрирующие выгоды добропорядочности, медитацию, трудотерапию, гипноз». Заметив кривую усмешку Шватцендейла, Гартовер вздохнул: «Как только я упоминаю о гипнозе, все без исключения относятся к этому скептически».

«Я от рождения неспособен поддаваться иллюзиям», — заявил Шватцендейл.

Гартовер улыбнулся: «В некоторых случаях скептицизм — не более чем догматическое невежество».

Шватцендейл не уступал: «Мне приходилось иметь дело с несколькими злодеями. Эти люди насквозь проникнуты злом, зло им свойственно так же, как воде свойственно быть мокрой, а космосу — бесконечным. Каждое их слово, каждый их жест, каждый фибр их души источали зло и служили злу. Вы могли бы гипнотизировать их сколько угодно — без всякой надежды на их исправление».

Гартовер переводил взгляд с лица на лицо: «Вы все придерживаетесь такого мнения? Никто из вас не верит в гипноз?»

Винго серьезно ответил: «Я всегда считал гипноз чем-то вроде салонного фокуса. Мудрецы говорят об «универсальном принципе», которому, по их словам, подчиняется всё. Когда мы возвысимся до седьмого уровня, мы постигнем истинный смысл добра и зла. Ни о каком гипнозе при этом не упоминается».

«Глубокий взгляд на вещи, что и говорить», — Гартовер повернулся к Мирону: «А вы?»

Мирон на некоторое время задумался, после чего выпалил: «Подозреваю, что многие из ваших так называемых «пациентов», после того, как их отсюда выпустят, выбросят гипноз из головы и вернутся к умерщвлению бабушек».

Гартовер вздохнул и взглянул на капитана: «Вы тоже так думаете?»

Малуф пожал плечами: «Так же, как любой другой, я сомневаюсь в эффективности гипноза, хотя у меня нет достаточного опыта, чтобы делать по этому поводу какие-либо окончательные выводы».

Гартовер рассмеялся: «Нам не удастся друг друга убедить — не сегодня, во всяком случае. А теперь позвольте предложить вам прохладительные напитки и закуски».

Суперинтендант Рефункционария провел гостей в свою частную трапезную и, попросив его извинить, удалился, чтобы сделать какие-то приготовления.

Четыре астронавта смотрели по сторонам с нескрываемым восхищением. В трапезной, по-видимому, сохранился старинный интерьер дворца Фанчен-Лалу. Стены были обшиты панелями из бледного дерева оттенка слоновой кости и украшены изящными изображениями корзин с букетами, выложенными из микроскопических цветных стеклянных трубочек, подсвеченных изнутри. Стол представлял собой цельную пластину полированного темно-коричневого дерева больше полутора метров в ширину и метра четыре в длину, покрытую сложной, нигде не повторяющейся резьбой. Под потолком висела люстра уникальной конструкции. Шесть горизонтальных стеклянных дисков, почти метрового диаметра каждый, были разделены вертикальными промежутками высотой примерно в ладонь. Диски медленно вращались с различной скоростью и в различных направлениях. По каждому диску пробегали волнообразные потоки света различных оттенков. Мирон пытался определить зависимость расцветки и последовательности потоков света от скорости и направления вращения дисков, но после того, как десятый раз убедился в ошибочности очередной гипотезы, решил, что цвета генерировались методом случайной выборки.