Ромина Рассел - Зодиак

– Теперь взгляните на это, – продолжила она.

Рядом с первым появился второй герб. На нем – стилизованная фигура человека, оплетенного кольцами гигантского червя, кусающего собственный хвост. Когда Сирна наложила два этих изображения, сходство оказалось просто поразительным.

– Мифы говорят с нами через метафоры, – подал голос Хайсен.

– Я не знаю, что это доказывает. – Сирна закрыла голограммы. – Это только легенда.

– Может быть, ничего, – произнес Матиас.

– А может быть, и все, – пробормотала я, чувствуя, как во мне крепнет уверенность.

Повинуясь внезапному порыву, я села и попросила:

– Сирна, можете показать поэму «Остерегайтесь Окуса»?

Когда над нами всплыли голографические стихи, я прочла их вслух и указала на одну строку: «Рана, которую даже время не смогло излечить». Все эти упоминания о времени… было ли это совпадением или, может, ключом?

Когда Сирна собралась уходить, я под первым попавшимся предлогом увела ее в спальню, чтобы поговорить наедине. Как только мы вошли, Сирна опустила глаза, и я поняла: она знала, каков будет вопрос.

А я уже знала, что она мне ответит.

– Мы не можем утверждать с абсолютной уверенностью…

– Но вы почти уверены, – прошептала я, опускаясь на кровать и прижимая руки к груди. Она молчала, поэтому я подняла глаза и по выражению ее лица поняла, что папа погиб.

Я отвернулась и уставилась на пол, но не видела его. Я не чувствовала боли. Ничего не чувствовала. Пока.

– Простите, если была груба с вами, – произнесла Сирна сдавленным голосом. – Я в вас ошибалась, Хранитель.

Она достала из кармана что-то маленькое и блестящее:

– Мать Ориган отдала это мне… сейчас я бы хотела передать ее вам. Пожалуйста, носите ее всегда в честь нашего Дома.

Она разжала пальцы, и с ее ладони свесилась золотая цепочка с кулоном – розовой жемчужиной, похожей на те, что были на моем ожерелье, подаренном мамой и потерянном на Эларе.

В тот день Стэнтона укусил морской змей, и мы помчались с ним к доктору. Мы сделали для него все, что могли, но никто не мог сказать с уверенностью, очнется ли он. Стэнтон лежал без сознания пять часов, и все это время, каждую минуту, мы с мамой смотрели в эфемерид, пытаясь разглядеть его судьбу. Но спас его папа, а не звезды. Он отсосал яд из раны сразу после укуса, и, пока мы с мамой искали будущее среди звезд, папа неотлучно ухаживал за ним. Сидел рядом со Стэнтоном все пять часов, держа его за руку. Раньше, когда вспоминался тот день, спасителем мне всегда представлялась мама. Она убила морского змея. Почему же я увидела настоящего героя только сейчас, когда слишком поздно?

Сирна надела золотую цепочку мне на шею.

– Пожалуйста, пообещайте не снимать ее никогда, – попросила она, выдернув меня из прошлого с его синими волнами, золотистым песком и папиными жемчужницами. – Пусть она станет для вас частицей Рака, где бы вы ни находились.

Я тепло попрощалась с Сирной. Как только она ушла, Матиас сказал Хайсену, что ему нужно поговорить со мной наедине. Я едва могла говорить, но он решил, что тому виной события на Пленуме и мое решение отправиться завтра на Суфиановые Облака. Я не могла сказать ни ему, ни Хайсену о гибели папы, словно от этого его смерть стала бы более реальной.

– Пожалуйста, Роу. – Теперь в комнате вместо Сирны находился Матиас, но мои глаза все так же смотрели в одну точку на полу, как будто я никак не могла осознать произошедшее. – Это мой долг – удерживать тебя от необдуманных решений. Я просто пытаюсь помочь тебе прийти к правильному выводу.

– Знаю, – вымолвила я с трудом. – Я просто устала.

Его баритон стал мягче.

– Я собираюсь сегодня ночью отправиться с мамой на разведку, проверить, не следят ли за тобой. Вернусь утром. А ты попытайся уснуть… и все обдумать.

– Завтра я отправлюсь искать Окуса, – ответила я угасшим голосом.

Матиас молча вышел.

Оставшись одна, я разделась и пошла в душ. Под обжигающими струями я опустилась на плиточный пол, прислонившись к стене. Липкий пар сгустился в душевой, проник в меня, заполнив каждую клетку моего существа, – и пусть, лишь бы не эта пугающая, зияющая, смертельная пустота. Я повертела пальцами розовую жемчужину Сирны, думая о папе. Последний раз мы виделись полтора года назад, когда я приезжала на каникулы из Академии. Стэнтон тоже приехал домой. Мы словно вернулись в прошлое, когда были детьми и все втроем жили вместе. Мамин призрак все еще витал в темных углах нашего бунгало, но уже едва уловимо. То была чудесная поездка.

В последний день каникул я помогала папе чистить нашу старую шхуну. Я рассказывала ему о том, что начала играть в группе со своими лучшими друзьями Нишико и Диком, и мы даже обсудили с ним мои планы после Академии. За все годы мы, наверное, впервые поговорили с ним по душам.

А сколько всего я бы хотела сказать ему! Невысказанные слова, откровения, чувства, которые я должна была разделить с ним, вместо того чтобы прятать глубоко в себе, вылились горькими слезами. Я должна была сказать ему, почему уехала из дома. Я должна была спросить, как он себя чувствовал после ухода мамы. Я должна была признаться, что злилась на нее, но также злилась и на него, что не защитил меня от ее одержимости. Все это изливалось теперь в безудержных рыданиях, ранило горло, сотрясало тело, будто мои воспоминания и чувства, раздирая меня, рвались наружу.

Я вышла из душа, когда мои глаза, казалось, выплакали все слезы. Пальцы от горячей воды сморщились. Я накинула белый пушистый халат и, сев перед зеркалом, стала расчесывать щеткой мокрые волосы, вглядываясь в свои тоскливые и помертвевшие глаза. Их бледная зелень напомнила мне о биолюминесцентных бактериях, которые светятся по ночам во внутренней лагуне, где папа разводит своих моллюсков-жемчужниц. То есть разводил…

Я вдохнула и не смогла выдохнуть. Точно мой мозг отказывался принимать этот кошмар как действительность. Папа не мог погибнуть!

Откуда-то издалека до меня донесся барабанный стук. Нет, это стук в дверь. Но он звучал так слабо, как будто проникал в мою голову сквозь толщу тумана, и я не сразу осознала, что кто-то стучит в мою дверь. Я снова взглянула в зеркало. Волосы уже высохли и стали почти прямыми, поскольку я их расчесывала не переставая. Оказывается, прошло немало времени. Сложно было сказать, сколько я так просидела, думая о папе. О нашем доме на Раке. Обо всем, что утратила.

Что я потеряю, если отправлюсь еще в один, последний, полет в Космос?

– Роу? С тобой все нормально?

Голос Хайсена согрел мою душу, словно одеяло, и я почувствовала, что постепенно выхожу из оцепенения, будто выползаю из своей скорлупы. Уж чего-чего, а оставаться сейчас в холодном одиночестве мне совсем не хотелось. Я как никогда нуждалась в душевном тепле.