Орсон Скотт Кард - Тень Гегемона. Театр теней (сборник)

Боб после очень короткой паузы кивнул.

Они вышли из машины, и Боб повел Петру по улицам своего детства, которые тогда уже были обветшалыми и старыми.

– Здесь очень мало что изменилось, – сказал Боб. – С одной только разницей – улицы больше не кишат брошенными детьми. Видимо, кто-то нашел деньги, чтобы ими заняться.

Петра задавала вопросы, внимательно слушала ответы, и наконец он понял, насколько серьезно она говорила, насколько для нее все это важно. Боб повел ее прочь от главных улиц.

– Я жил в переулках, – объяснил он. – В тени. Как падальщик, поджидающий чьей-то смерти. Мне приходилось искать крохи, которых не видели другие дети. Выброшенное ночью. Протечки из мусорных баков. Все, в чем могла отыскаться пара калорий.

Он подошел к мусорному баку и положил на него ладонь.

– Вот этот, – сказал он. – Вот он однажды спас мне жизнь. Вон там, где музыкальный магазинчик, был ресторан. Я думаю, служитель, который выбрасывал мусор, знал, что я здесь прячусь. Он выносил кухонные отбросы после обеда, при свете дня. И другие дети все расхватывали. А объедки с ужинов выносились утром, тоже при свете, и тоже мне не доставались. Но он выходил еще разок в темноте – покурить прямо возле мусорного ящика. И после этого там всегда оставался кусок чего-нибудь. Вот здесь.

Боб положил руку на узкий выступ рамы, за которую ящик поднимали.

– Небольшой обеденный стол, – заметила Петра.

– Я думаю, ему самому приходилось выживать на улицах, – сказал Боб, – потому что никогда это не было что-то настолько большое, чтобы привлечь внимание. Всегда было такое, что можно было сразу сунуть в рот целиком, и никто не видел, что у меня что-то в руке. Без этого человека я бы погиб. Так было всего два месяца, потом прекратилось – то ли его уволили, то ли он поменял работу, и я понятия не имею, кто это был. Но он сохранил мне жизнь.

– Как это прекрасно, что из уличной жизни выходят такие люди.

– Да, теперь я это понимаю. Но тогда я об этом вообще не думал. Я был… сосредоточен. Я знал, что он нарочно так поступает, но даже не интересовался зачем, разве что смотрел, чтобы это не было западнёй или чтобы кусок не был отравлен.

– А как?

– Я съел первое, что он туда положил, и не умер, и не был оглушен, и не очнулся на складе детей.

– А были такие?

– Слухи ходили, что именно это и происходило с детьми, которые исчезали с улиц. И еще были слухи, что из них делали жаркое в иммигрантских кварталах. В это я уже не верю.

Она обхватила его руками:

– Что за страшное место, Боб!

– Ахилл тоже отсюда вышел.

– Он никогда не был таким маленьким, как ты.

– Зато он был калекой. С изуродованной ногой. Чтобы выжить, ему надо было быть сообразительным. Держаться так, чтобы его никто не прикончил просто потому, что есть такая возможность. Может, эта мания убивать каждого, кто видел его беспомощным, – может быть, это стало для него механизмом выживания в подобных обстоятельствах.

– Какой ты хороший христианин. Сплошное милосердие.

– Кстати, – сказал Боб. – Наверное, ты будешь растить наших детей армяно-католиками?

– Я думаю, сестра Карлотта была бы счастлива?

– Она была бы счастлива, что бы я ни делал. Бог ее такой создал. Если она сейчас где-то есть, она счастлива. Такая она была.

– У тебя она получается какая-то… с умственной недостаточностью?

– Да. Она не умела помнить зло. А это серьезный дефект.

– Интересно, есть ли на него генетический тест, – сказала Петра и тут же пожалела об этом. Меньше всего сейчас надо было, чтобы Боб задумался о генетических тестах и понял то, что ей казалось сейчас таким очевидным: никакого теста у Волеску нет.

Они посмотрели еще несколько мест, и каждое из них вызывало у Боба воспоминания о каких-нибудь случаях. Вот здесь Проныра хранила запас еды для награждения отличившихся детей. Здесь впервые сидела сестра Карлотта, когда учила нас читать. Это было лучшее место, чтобы спать зимой, потом нас нашли большие ребята и прогнали.

– А здесь Проныра стояла над Ахиллом, держа в руках кирпич, – сказал Боб, – готовая вышибить ему мозги.

– Если бы только она решилась на это, – вздохнула Петра.

– Она была слишком хорошим человеком. Не могла себе представить, какое в нем зло. Я тоже не мог, пока не увидел, как он здесь лежит, не увидел, что было в его глазах, смотрящих на кирпич. Никогда не видел столько ненависти. А страха не было. Я сказал ей, что надо сделать – убить его. Она не смогла. И вышло точно так, как я ее предупреждал: если оставишь его в живых, он тебя убьет. Он и убил.

– Где это было? – спросила Петра. – Где он ее убил? Можешь показать?

Он подумал пару минут, потом подошел к воде между причалами. Нашлось свободное место, где среди лодок, кораблей и барж видна была вода широкого Мааса, бегущая к Северному морю.

– Какая мощь, – сказала Петра.

– Ты о чем?

– Река – такая мощная. И все же люди смогли построить все это вдоль ее берегов. Эту гавань. Сильна природа, но человеческий разум сильнее.

– Кроме тех случаев, когда это не так.

– Он отдал ее тело реке? – спросила Петра.

– Он выбросил ее в воду.

– Но Ахилл видел это по-другому. Отдать ее реке – он это романтизировал.

– Он ее задушил, – сказал Боб. – И мне все равно, что он думал в этот момент или потом. Он поцеловал ее и задушил.

– Но ты же не видел, как он ее убивал, надеюсь!

Слишком было бы ужасно, если бы Боб до сих пор хранил в памяти этот образ.

– Я видел поцелуй, – сказал Боб. – И был слишком эгоистичен и глуп, чтобы понять, что он значит.

Петра вспомнила поцелуй, полученный от Ахилла, и вздрогнула.

– Ты подумал то же, что подумал бы всякий, – сказала она. – Что его поцелуй значит то же, что и мой.

И она поцеловала Боба.

Он ответил на поцелуй – жадно.

Но когда поцелуй закончился, лицо его снова стало задумчивым.

– Я бы отказался от всего, что сделал в жизни с тех пор, – сказал он, – если бы только мог вернуть эту минуту.

– Как? Ты думаешь, ты мог бы с ним справиться? Ты забыл, какой ты тогда был маленький?

– Если бы я был здесь, если бы он знал, что я смотрю, он бы не стал этого делать. Ахилл никогда не рискует разоблачением, если можно без этого обойтись.

– И тогда он убил бы и тебя.

– Сразу обоих он бы убить не мог – с его хромой ногой. Стоило бы ему заняться одним, другой бы поднял крик и побежал за помощью.

– Или дал бы ему по голове кирпичом.

– Ну, Проныра могла бы, я в те времена кирпич на высоту его головы не поднял бы. А уронить камень ему на ногу – этого вряд ли достаточно.

Они еще постояли у причала, потом пошли обратно в больницу.

Охранник был на месте, в мире все было в порядке.

Все. Боб вернулся в места своего детства и не сильно плакал, не отвернулся, не убежал.