Сергей Снегов - Люди как боги (сборник)

– Воля ваша, адмирал, до того, как назовут имя, я не проголосую за наказание.

– В таком случае я вообще не назову его. И он останется невредимым. И будет продолжать свое черное дело. И, выдавая наши планы рамирам, сделает невозможным вызволение звездолета.

Олег сказал:

– В старину существовал кодекс, карающий за преступление вне зависимости от личности преступника. Эли предлагает восстановить обычай заранее определять наказание за еще не совершенные преступления, чтобы предотвратить их. По-моему, это правильно.

– Но, по словам Эли, преступление уже совершено и преступник имеется, – возразил Ромеро. – Зачем тогда устанавливать ценник преступлений, прикрываемый благозвучным словом «кодекс»? Давайте судить преступника вместе с преступлением.

Олег отвел возражение:

– Доказательства преступления еще не представлены, имя еще не названо. Мы имеем право вести себя так, будто рассматриваем лишь возможность зла. Я за кодекс, или, по-вашему, ценник преступлений.

Упрямое лицо Ромеро показывало, что он будет сопротивляться. Я знал, как выбить почву у него из-под ног. И не постеснялся громко сказать:

– Вы держите себя так, Ромеро, будто опасаетесь, что подозрение в шпионаже падет на вас!

Он хотел что-то запальчиво крикнуть, но сдержался. Ответ был не лишен достоинства:

– Если бы я опасался за себя, я проголосовал бы за казнь.

– Может быть, вы боитесь, что неназванный преступник будет вам дороже себя, Ромеро?

Он ответил угрюмо:

– Хорошо, пусть по-вашему… Голосую за казнь преступнику… если преступление докажут!

– Будем голосовать, – сказал Олег. – Кто – за?

Лес рук поднялся над головами. Олег обратился ко мне:

– Называй имя, Эли, и представляй доказательства.

Я знал, что первая же моя фраза вызовет шум и протесты. Через самое трудное я уже прошел – когда метался в запертой комнате, когда в последний раз стоял перед трупом Оана, когда в отчаянии, ночью, затыкал ладонью рот, чтобы не разбудить Мери криком, которого не мог подавить.

Я постарался, чтобы мои слова прозвучали спокойно:

– Его зовут Эли Гамазин. Это я.

Ответом было ошеломленное молчание. И единственным звуком, его разорвавшим, стал горестный возглас Грация:

– Бедный Эли! И он тоже!.. – И все снова замолчали.

Я всматривался в зал и видел на всех лицах одно и то же выражение горя и сочувствия. Лишь Мери, смертельно побледневшая, прижавшая обе руки к груди, не поверила, что я болен: она-то знала, что безумие меня не коснулось.

Ко мне подскочил Осима:

– Адмирал, все будет в порядке! Я провожу вас в постель. – Он потянул меня наружу.

Я отвел его руку. Олег обратился к залу, скованному, как спазмом, все тем же испуганным молчанием:

– Может быть, отложим заседание? Мне кажется, электронный медик…

Ромеро прервал Олега, стукнув тростью.

– Протестую, – сказал он, вскакивая. – Вы ищете легкого решения, но легких решений не существует. Адмирал Эли здоровее любого из нас. И мы должны его выслушать.

– Вы единственный, кто не поражен, Ромеро, – заметил я.

Он ответил с вызовом:

– Я ждал именно этого, Эли.

– Стало быть, продолжаем? – спросил Олег у зала.

Раздалось несколько голосов: «Продолжаем! Продолжаем!» Большинство по-прежнему молчало. Осима, недоуменно поглядев на мрачного Ромеро, возвратился на место. Олег сказал:

– Говори, Эли.

Я напомнил о признании Оана, что Жестокие боги проникают в среду аранов в облике паукообразных, чтобы иметь информацию об их жизни. Но кто такие араны? Деградирующий народ, суеверный, бессильный. На что они способны? Чем опасны? Не следует ли отсюда, что, встретясь с несравненно более мощной цивилизацией, рамиры утроят свою настороженность, постараются заслать в нее значительно больше соглядатаев, чем к безобидным аранам? И мы знаем, что лазутчик рамиров проник в нашу среду, что его звали Оаном, что Оан раскрыл наши планы своим хозяевам и те сумели сорвать их.

Но вот и новое. Мы были уверены, что, покончив с Оаном, покончили со шпионажем рамиров. Гибель «Змееносца» рассеивает эти иллюзии. Как могли рамиры узнать, что мы готовились сделать со «Змееносцем»? Внешне наши действия не выдавали наших намерений. Но они установили нашу цель. Они знали план не извне, а изнутри. Как? От другого шпиона, оставшегося на корабле после гибели Оана!

Нападение рамиров на «Змееносец» доказывает, что на «Козероге» был их агент.

И это естественно. Не будем считать врагов глупцами. Они не глупее нас. Они не могли не знать, что один соглядатай – слишком тонкая ниточка от них к нам. Если ниточка эта порвется, иссякнет поток важной информации. Агент должен быть продублирован. На кого же пал их выбор? Поищем за них лучший маневр. Эффективным агентом будет тот, кто в курсе всех планов, к кому стекается вся корабельная информация, в чьем мозгу рождаются осуществляемые потом планы. Таких членов экипажа два – командующий эскадрой и научный руководитель.

В этом месте Ромеро прервал меня:

– Договаривайте до конца, Эли. Такой человек один – вы. Вы знаете все намерения командующего, а он не имеет возможности вникать во все научные исследования.

– Принимаю вашу поправку, Ромеро. Я! Итак, умный враг постарается завербовать меня. Напомню, что так уж складывается моя судьба, что и в прежних экспедициях я оказывался в фокусе внимания противников. Разве ты, Орлан, не выбрал меня в качестве своего доверенного, когда замыслил переход на нашу сторону? Разве не сделал меня воспреемником своих решений Главный Мозг на Третьей планете? Я неоднократно служил одновременно передающей антенной и приёмником для тех, с кем сталкивала нас судьба. Рамиры постарались завоевать меня. Им это удалось. Я завоеван. Поверьте, мне горько говорить об этом. Но правде надо смотреть в глаза, если не хочешь терпеть поражение за поражением.

Что сегодня Оан? – спросил я дальше. – Труп предателя, заплатившего жизнью за предательство? Такой ответ очевиден, но он наивен. Рамиры могли бы и спасти своего агента, если бы постарались. Они не старались. И вот Оан висит в консерваторе. Не просто висит – продолжает службу: он нынче датчик связи с рамирами. Как осуществляется связь, не знаю, но он передает дальше сведения, поставляемые его агентом. Агент – я. Мой мозг схвачен и мобилизован, мои мысли прочитываются, мои желания расшифровываются, мои намерения угадываются.

Здесь я сделал остановку. Мери не сводила с меня отчаянных глаз, мне трудно было смотреть в ее сторону. И на Ромеро было трудно смотреть: слишком уж он был хмурым. И Осима смущал меня: капитан не верил ни одному слову, это было ясно написано на его лице. Я смотрел на Грация и Орлана: галакт страдал за меня, Орлан меня понимал – мне становилось легче и от сострадания, и от понимания. Я перешел к тому, как узнал о своей неприглядной роли. Нет, было непросто разобраться в дьявольском хитросплетении пут, какими меня ухватили. Все началось с того, что я сам удивился, почему меня так тянет в консерватор, для чего разговариваю с мертвецами. Я не склонен к монологам, тут было что-то не свойственное моей натуре, что-то навязанное. А когда погиб «Змееносец», стало ясно, что кто-то явился для рамиров поставщиком секретной информации. Простой перебор членов экипажа исключал всех, кроме меня. Консерватор – самое экранированное помещение звездолета. Оану проще наладить связь с тем, кто его посещает, чем с тем, кто находится за его стенами. Так и выяснилось, что поставщиком информации являюсь я!