Павел Комарницкий - Последний корабль в Бессмертные Земли

Подождав, пока мальчик уляжется на обширную кровать — целый помост, покрытый в семь слоёв разноцветной кошмой и поверх ещё льняными простынями — в нужной позе, лицом вниз и широко раздвинув ноги, астролог навалился на него сверху, чувствуя тугую податливость юной плоти, и только тут заметил волосатые ноги, явно принадлежавшие кому-то третьему.

— Продолжай, продолжай, время у меня есть, я подожду. — Гевар, начальник тайной службы Владыки, беззастенчиво разглядывал главного астролога и его возлюбленного, полускрытого обширным брюхом наставника.

— Проклятье, Гевар, ты всегда находишь для визитов самое удобное время! Я уже не говорю о том, что гости обычно не проникают в дом вот так, незаметно!

— Делать людям приятное — это основа моей профессии, ты же знаешь, — чуть улыбнулся козлобородый.

Астролог, сопя, натягивал одежду. Мальчик смотрел на обоих мужчин, моргая.

— Лежи, лежи, малыш, — снова улыбнулся Гевар. — Готовься, думай о высоком, о звёздах… Твой наставник очень скоро вернётся, и вы продолжите свои научные занятия.

Начальник тайной стражи улыбнулся чуть шире, переводя взгляд на астролога.

— Если, разумеется, у него не пропадёт желание.

— Куда прёшь, полудурок! Ох… Простите, господин…

Киллиан невидящим взором окинул стража порядка, только сейчас заметившего браслет с рубиновой звездой, и, ни слова не говоря, прошествовал мимо. Скот, обыкновенный скот. Все они обыкновенные скоты…

Над широкой улицей плыли запахи пота, гниющих фруктов и ослиного кизяка, а также тысячи других, смешиваясь в единый причудливый букет. Рёв ослов, скрип повозок, забористая ругань и вопли висели в воздухе густо — так же густо, как уличная пыль, вездесущая, въедающаяся в кожу…

— Апельсины, апельсины! Самые сладкие, самые спелые!

— Какая падаль?! Да этот осёл час назад был живее, чем ты!

— Кролики, жареные кролики! Налетай, торопись!

— Да ты погляди, какая подошва! Эти сандалии тебя переживут, не опасайся!

Торговцы наперебой предлагали свои товары, стараясь перекричать друг друга, покупатели яростно торговались, не желая без боя расставаться с серебряными и медными кольцами. В пыли возились нищие, умалишённые и прочие уродцы. Время от времени стражники устраивали облавы на расплодившийся сброд, сокращая его численность — разумеется, никто и не думал устраивать суд, попавшихся под руку неудачников просто били по голове медной дубинкой, и потом труповозы, нагрузив свои корявые двуколки, свозили убитых для захоронения за город… Однако проходило совсем немного времени, и сброда на улицах великого города становилось ещё больше.

— …А вот кто ещё желает! Ну, молодцы? Ага, давай, парень!

Здоровенный бритоголовый мужчина в зелёной шерстяной юбке и кожаной кацавейке, обнажавшей могучую волосатую грудь, делал зазывные жесты, приглашая всех желающих повеселиться. Прямо на улице был развёрнут станок палача — рама с кожаными ремнями, широкая доска-колодка с тремя прорезями, для головы и рук. В станке была привязана голая старуха, согнутая в пояснице, седые свалявшиеся космы свисали почти до земли. В двадцати шагах в пыли валялся кусок корабельного каната, обозначавший границу. Мордастый парень с выбитым передним зубом, стоя у рубежа, целился камнем в оттопыренную задницу несчастной. Взмах руки, и камень сочно шлёпнул по голому телу. Старуха взвыла, толпа зевак захохотала — вот потеха…

— Молодец! Давай ещё!

Однако второй бросок не достиг цели — камень ударил в глинобитный забор-дувал и отскочил, откатившись под ноги хозяину аттракциона.

— Э, промах! Давай ещё кольцо!

— Не, так неинтересно! — Парень ощупывал связку тонких медных колец на поясе, самой мелкой разменной монеты. — Ты мордой её поверни, а так что…

— Ха! Мордой! Морда не задница, малый. Искалечишь мне материал, а платить кто будет?

— Да куда тебе её красу беречь, чай, не девчонка, — подал голос один из зевак. — Парень верно говорит, в морду засветить этой карге, так она ещё потешней станет!

Хозяин аттракциона почесал в бороде, потёр лысину.

— Значит, так… Двенадцать медяков, и твоё пожелание исполнится.

— Сдурел?! — возмутился парень, первым подавший идею. — Да за двенадцать можно девку молодую выпороть в балагане у Кривого Хы! Розгами!

— А в лоб попадёшь? Сдохнет карга, мне убыток. Двенадцать, и ни кольцом меньше!

Чем кончился торг, Киллиан не дослушал. Протиснувшись сквозь зевак, почтительно расступавшихся перед жрецом, завидев браслет с рубинами, молодой человек извлёк из-за пазухи массивное золотое кольцо и бросил под ноги бритоголовому.

— Я её покупаю!

Хозяин подобрал кольцо, подкинул на ладони.

— А забирай, молодой господин!

Бритоголовый распустил кожаные ремни, удерживающие ноги старухи, отпер колодку, и женщина со стоном опустилась на землю.

— А ну встань! Встань, кому говорят! — амбал рывком поднял старую женщину на ноги, накинул ей на шею верёвочный ошейник. — Держи, господин!

— Тряпку ей дал бы, прикрыться, — дёрнул щекой Киллиан.

— Так это… отродясь не приучена она к одеяниям, — ухмыльнулся бритоголовый. — Не сомневайся, так дотопает, как милая.

Толпа зевак дружно захохотала. Более не проронив ни слова, Киллиан взял за верёвку и повёл старушку, точно осла на поводу. Скоты, все поголовно скоты… Боги, да есть ли в этом городе хоть сколько-то людей?

Некоторое время они шли молча, молодой жрец впереди, голая старуха позади месила пыль босыми ступнями. Как придём, надо дать ей отмыться, мельком подумал Киллиан, искоса бросая взгляды на свалявшиеся седые космы. И вообще, найти ей рубаху для начала, не дело…

— Как тебя зовут? — спросил юноша.

— Апи, мой господин… — Против ожидания, голос старухи оказался хоть и с хрипотцой, но отнюдь не дребезжаще-старческим. — Позволено ли мне будет узнать имя моего господина?

— Меня зовут Киллиан. — Молодой жрец свернул к храму, уже видимому отсюда. — Я жрец Солнца.

— О, мой господин! — старуха склонилась в поясном поклоне, демонстрируя позвонки тощей спины со следами розог, ухитряясь при этом не отставать.

— Не бойся, Апи, тебя больше не будут так унижать. Сейчас мы придём в храм, я велю дать тебе пищу и одежду…

Старуха внезапно встала, так неожиданно, что молодой жрец чуть было не удушил её натянувшейся верёвкой.

— В чём дело? — поинтересовался Киллиан.

— Мой господин… мне… мне… мне нельзя в храм! — И старая женщина зарыдала.

Страшась догадки, юноша откинул седую прядь. У виска темнела татуировка, старая, но вполне разборчивая. Понятно… Понятно, отчего ухмылялся бритоголовый, и отчего эта женщина нимало не стесняется своей наготы. Она не просто отвыкла от одежды в рабстве — она её, скорее всего, никогда не носила. «Собачья наложница» — ещё один мерзкий обычай, заимствованный у проклятой Сидоммы. Говорят, там их начинают использовать с пяти-семилетнего возраста. По мере того, как девочка подрастает, её дают всё более крупным животным. Ну а перестарков продают, к примеру, вот в такие балаганы…