Юрий Иванович - Неуемный консорт

Все, кроме двух каторжан. Один – парень, высокий, худощавый и на первый взгляд неуклюжий и рассеянный. Вторая – его родственница, этакая ловкая, неунывающая женщина с блестящими от задора и оптимизма глазами. Имена они имели вполне обычные для подданных пиклийской короны: Си Га Лун и Ве Да Лисса.

Мало того, в первые месяцы своего пребывания на Донышке эта парочка всеми силами скрывала свои опасения, что вдруг за ними явится надсмотрщик в сопровождении боевого робота и скомандует: «С вещами на выход!»

Это означало бы, что поспешный и не совсем чистый обман с документами вскрыт и судьи загорелись желанием выяснить, кто это скрывается под именами весьма и весьма нехороших уголовных элементов. А под именами выживших при разборках уголовников скрывались резиденты оилтонской разведки Роман и Магдалена Броверы.

То, что Си Га Лун и Ве Да Лисса чего-то опасались, опытный аналитик высмотрел бы в нескольких мелких деталях и в линии поведения. Парочка ни разу не пожаловалась на свою долю, не проклинала жестоких судей и только в случае крайней необходимости что-то там вякала насчет своей прошлой жизни. Они сразу стали довольно вежливо, с уважением относиться к мастерам и надзирателям; ровно и без эмоций – к коллегам; и без огонька – к своему каторжному труду. А почему без огонька? Да потому что передовики, пахавшие все свободное время, выделялись, фиксировались мастерами в первую очередь. Им предоставляли для жительства более приличные стационарные модули, выдавали усиленные пайки, вплоть до деликатесов и сладостей, и самое главное, они могли подавать апелляции наверх, чтобы их дело пересмотрели и срок каторги хотя бы скостили. За таких продуктивных работников мастера стояли горой, поддерживали во всем и порой по собственной инициативе, будучи на поверхности, старались разобраться в делах своих любимчиков и как-то им помочь.

Вот такой «ненужной помощи» влипшие в неприятности резиденты опасались больше всего. Первые год-полтора. Потом немного успокоились. Все-таки понимание наивысшей опасности – угрозы гибели превалировало над желанием улучшить условия существования.

Другой вопрос, что такое существование, в конце концов, и самых отчаянных оптимистов сведет в могилу. А значит, следовало жить хоть какой-то надеждой. А надежда была весьма хрупкая. Очень сложно было передать весточку на свободу. Каждого каторжанина, которому повезло выбраться наверх, тщательно допрашивали с применением домутила. Выискивали при этом все контакты с поверхностью и перепроверяли их пятикратно. Так что, даже отыскав надежного товарища, еще нельзя было быть уверенным, что условная фраза в рекламном объявлении или знак, нарисованный в общественном месте, дойдут до высшего руководства.

Мало того, Роман Бровер сомневался и в компетентности самого командования. Ну, появится в газетах и на информационных форумах объявление, обозначающее для грамотных людей: «Мы живы. Сидим в узилище» (имелся и такой сигнал на всякий случай) – а толку? Естественно, что командование пошлет неких, скорей всего желторотых агентов разбираться. Те начнут копать, как и куда делись такие-то. Попросту ходить, выискивать свидетелей, дотошно их выспрашивать и рыться в секретной информации. А подобные действия для опытных моусовских контрразведчиков, что красная тряпка для быка. Их местный шеф, правая рука Моуса, граф Де Ло Кле, отлично вымуштровал. Живо и самих агентов зацапают, а там и до лживых каторжан доберутся.

Поэтому семейной паре, а точнее говоря, отважным разведчикам из Оилтона, ничего не оставалось, как ждать и надеяться только на две вещи: на некий счастливый случай или на разгром, полное уничтожение моусовского кровавого режима. И если уж так разобраться, то шансов у них получалось немало: Оилтонская империя намерена была сделать все, чтобы устранить с политической арены своего главного и непримиримого врага.

Правда, годы шли, Моус продолжал здравствовать и злодействовать, а каторжане так и работали ежедневно на страшных, уже порядком им осточертевших глубинах.

Одно и то же…

Тонкое зубило, под осторожными ударами молотка, откалывает кусочки спекшегося и спрессованного тысячелетиями песчаника. Главное, не отколоть слишком большой кусок, тем самым нарушив целостность палеппи.

День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, втекающие в мрачные, без просвета надежды годы.

Тупая, монотонная работа…

Мне все-таки было позволено высшей императорской милостью поспать пару часиков после такой бурной ночи и не менее бурного утра. Патрисия умчалась по своим делам, коих у нее в любое время дня и ночи имелся вагон и три тысячи маленьких тележек. А я как сибарит пороскошествовал на нашей внушительной по размерам, хотя почему-то все равно называющейся двуспальной, кровати.

Встал на удивление бодрый, посвежевший и в отличном настроении отправился в столовую в надежде чем-нибудь поживиться. Завтрак уже давно прошел, но наши повара привыкли, что я могу появиться ну в совершенно неурочное время, и не удивлялись, когда я им вместо легкого завтрака мог заказать плотный, с десятком блюд ужин.

На этот раз я, не мудрствуя лукаво, попросил легкий перекус и вскоре уже с наслаждением делал первый глоток ароматного горячего кофе. Но долго мне поблаженствовать не дали. Первым, кто мне сегодня испортил настроение и нагрузил проблемами, оказался Энгор Бофке, немеркнущая величина в мире имперского сыска. Оправдывая свое прозвище, Рекс, заглянув в столовую, грозно ощерился, смешно принюхался к запахам кофе и целеустремленно двинулся в мою сторону. И начал еще издалека:

– Танти, надо поговорить!

Я сделал вид, что его и не услышал и не увидел, даже когда он уселся за стол напротив. В воспитательных целях решил проучить затаившего на меня вселенские обиды следователя. И только по истечении минуты как бы наткнулся на него взглядом и с душевными нотками воскликнул:

– О! Господин Бофке! Какая неожиданная встреча! Доброе утро! Присаживайся, дружище! Как тебе сегодняшняя погодка?

Раз он меня только в официальных случаях называет положенным титулом, то и я не собираюсь выказывать к нему слишком уважительное или трепетное отношение. Времена его наставничества в далеком прошлом; смею надеяться, что у меня и без него знаний хватит разобраться в следственных тонкостях. Дружить он со мной не желает, значит, буду к нему относиться как к любому иному следователю, подвизающемуся в службе имперской безопасности.

Кофе я ему не предложил, и он ехидно попытался меня подначить:

– Спасибо, я уже пообедал.

– Ну, тогда расскажи, как дети твои поживают? – в тон ему продолжал наглеть я.