Восход Ганимеда. Смертельный контакт

— Нет. Все хорошо.

Колышев задавал эти вопросы не из фальшивого участия или из вежливости. Он действительно имел сильные опасения насчет ее рассудка. По уровню своего развития Лада стояла очень далеко от той машины, до демонстрации которой осталось полтора месяца. Собственно, Вадим предвидел это и начал накачивать ее мозг различной информацией еще задолго до того, как она впервые пришла в сознание. Те щелчки сглатывающего диск ДВД–привода, что слышала Лада в редкие минуты просветления, относились именно к данному процессу — ее обучали при помощи самых современных компьютерных технологий, с применением психотропных катализаторов.

Теперь для нее больше не являлся пугающей загадкой вопрос о том, откуда она знает множество новых понятий и слов, почему вдруг начала ориентироваться в живописи и музыке, отчего компьютерный терминал не кажется ей тайной за семью печатями…

Единственное, чего не знала Лада, — так это того факта, что подобные методы обучения признаны во всем мире преступными и запрещены в большинстве цивилизованных стран. Девять из десяти человек заканчивали подобный курс в больницах для душевнобольных с тяжелыми, порой необратимыми расстройствами рассудка.

Естественно, что Вадим не обсуждал с ней данную проблему.

Он просто поражался тому, как разительно меняется Лада буквально с каждым прожитым днем, с какой легкостью и жадностью она принимает текущие в нее знания и как быстро осваивается с ними. Но что самое парадоксальное — она по–прежнему оставалась сама собой. Дикий информационный прессинг, похоже, не только не оказывал на нее дурного влияния, он нравился ей. И при всей непомерной нагрузке на мозг она не только не впадала в крайности, но демонстрировала все ту же мечтательную улыбку на красиво очерченных губах, так же вздрагивала, а потом вдруг смущалась при его внезапных появлениях за спиной. В общем, процесс ее насильственного обучения протекал слишком благополучно, чтобы не вызывать у Вадима неосознанной тревоги.

Вечером того же дня Барташов в очередной раз посетил нижний уровень «Гага».

— Вадим, как успехи? — спросил он, войдя в кабинет, где Лада сидела за компьютерным терминалом. За ее спиной, помимо Колышева, стоял еще один сотрудник комплекса.

Вадим предостерегающе поднял руку, продолжая пытливо вглядываться в сложный график на установленном поодаль от кресла мониторе.

— Давай, Дима, код пошел! — негромко приказал он. Незнакомый Барташову сотрудник поднял руки, повернув их ладонями к затылку Лады, которая, погрузившись в иную, компьютерную реальность, не видела и не ощущала ничего, что творится у нее за спиной.

Ладони Димы напряглись, не касаясь ее коротко стриженного затылка, — казалось, он массирует затылок Лады тяжелыми, текучими движениями ладоней, при этом вены на его оголившихся запястьях вздулись, напряглись, обозначив узловатый узор…

«Долго еще?» — красноречиво спросил взгляд Барташова.

Вадим неопределенно пожал плечами.

«Выйдем», — кивнул в сторону двери генерал.

Колышев нехотя подчинился.

— Что это он делает? — спросил Николай Андреевич, как только дверь в кабинет затворилась.

— Гипноз, — односложно ответил Колышев.

Глаза генерала сузились.

— Вадим, не темни, — предупредил он. — Почему не доложил мне?

— Я не могу каждую секунду бегать отчитываться! — внезапно вспылил Колышев. — Я и так делаю невозможное!

— Вот я и интересуюсь — что ты делаешь?

Вадим с сомнением взглянул на дверь, а потом махнул рукой.

— Ладно, он справится без меня. Что вас интересует?

— Все, — ответил генерал.

— Хорошо. Быть может, зайдем в мой кабинет?

— Давай.

Они прошли чуть дальше по коридору. Вадим отпер магнитным ключом дверь, вошел и включил свет.

— Садитесь, Николай Андреевич.

Барташов опустился в кресло, поискал глазами пепельницу и достал сигареты.

— Ты волком на меня не смотри, — вдруг произнес он, прикуривая. — Ты сидишь тут у бога за пазухой, а меня каждый день волтузят в Министерстве обороны. — Он выпустил струйку сизого дыма и внезапно закашлялся. — Я «гружу» им, конечно, но для того чтобы убедительно врать, мне нужно представлять, о чем идет речь.

— Я пытаюсь вытеснить ее прошлое, — ответил Вадим, тоже потянувшись за сигаретами. — Ведь нам нужен послушный исполнитель, не так ли? По своему внутреннему, анатомическому строению она, без детальных исследований, вполне тянет на понятие «машина». Но ведь этого мало, верно? Она ведь должна еще и действовать адекватно, как положено машине.

— Ты что, зомбируешь ее, что ли? — насторожился Барташов.

Колышев хмуро посмотрел на генерала, а потом вдруг устало улыбнулся, сокрушенно покачав головой.

Как бы ни пыжился Барташов, но он был очень далек в своих представлениях от понятия «наука».

— Извините, Николай Андреевич, но вы насмотрелись дешевых американских фильмов. Все, о чем вы

думаете, лежит в области фантастики. Подозреваю, что Колвин уже говорил вам нечто подобное, верно?

— Ну, допустим, — хмуро ответил Барташов.

— Зомбировать человека, конечно, возможно… Но только на короткий срок и с тяжелыми последствиями для испытуемого, — объяснил Колышев. — Это делается при помощи препаратов. Простейший пример — наркотики. Накачай человека галлюциногенами и дай решительную установку на какое–либо действие — и он совершит его, без разницы, будь то убийство или посадка дерева Но он будет при этом абсолютно невменяем, некоммуникабелен и т. д. Это ведь не наш с вами случай, согласитесь?

— Естественно.

— Значит, это отпадает. Сами видите, Николай Андреевич, нам нужно, чтобы на испытаниях она действовала КАК РОБОТ. Для этого недостаточно загипнотизировать ее либо просто накачать всякой дрянью. Ей придется действовать в условиях боевых испытаний, а значит, реагировать на ситуацию, принимать неординарные решения.

— Ближе к делу, Вадим.

— Я и так близко. Давайте возьмем хотя бы вас. Вы помните свое далекое прошлое?

— Смутно, — признал Барташов.

— А можете сейчас определить ту грань, где кончается «четко» и начинается «смутно»?

— Ну, не знаю… Основные события последних лет я помню очень хорошо, а потом кое–что начинает стираться, тускнеть… Что, намекаешь на склероз?

— Да нет. Дело не в склерозе. Дело в замещении информации. Старое, отжившее, уходит назад, в так называемую подсознательную, долгосрочную память. Новые события и впечатления занимают место старых. Это естественная функция нашего мозга. Если помнить все, то неизбежна перегрузка, срыв… Таким образом организм как бы защищает сам себя.

— Понял, — ответил Барташов. — Давай дальше.

— В случае с Ладой я решил действовать так, — у нее есть прошлое, которое нам совершенно не нужно, но нет никаких профессиональных навыков, которые она должна будет продемонстрировать. К тому же доминантой ее воспоминаний, внутренней привязанностью, так сказать, является Антон Петрович Колвин. — Вадим погасил окурок и пояснил: — Чтобы вытеснить его из сознания Лады, а также ввести ей новый «смысл жизни», я решил прибегнуть к методу «замещения информации». Я сознательно перегружаю ее мозг, используя при этом специально разработанные программы компьютерного воздействия. Вся информация, которую она получает сейчас, касается исключительно войн, истории, правил этикета, инструкций по выживанию, немного искусства, чтобы она могла в нем ориентироваться, и, естественно, все мыслимые виды вооружений, их устройство, принципы действия и особенности применения. Она сейчас получает именно те узкоспециализированные знания, которые будет обязана продемонстрировать. Но объем информации столь велик, что ее мозг уже начал защищаться — он старается ее забыть. Все, что она сейчас узнает, фактически сразу же отходит на второй план, сбрасывается на уровень подсознания. Новые впечатления постоянно отодвигают старые, глубже и глубже, но информация идет по определенной схеме, которая закольцована мной… — При этих словах губы Вадима исказила усмешка, которая внимательно слушавшему его Барташову вдруг показалась жутковатой в контексте того, что излагал Вадим… — Пройдет еще немного времени, и, бросая взгляд в свое прошлое, то есть в те впечатления, что ее мозг сбросил, отодвинул назад, она увидит там… — Колышев сделал многозначительную паузу, — она увидит только то, что давал ей я! — не скрывая торжества, заключил он. — При таком объеме перекачки информации Колвин, травма, да и вся ее прошлая жизнь вскоре попросту исчезнут, потонут в потоке новых впечатлений, превратятся не больше чем в миражи, прячущиеся где–то в неизмеримом прошлом…