Алексей Евтушенко - Минимальные потери

Кто-то в обязательном порядке заходит в рубку планетолета или залазит в кокпит спейсфайтера только с левой (правой) ноги.

Другой не бреется перед вылетом.

Третий, как, например, Лянь Вэй, берет с собой какой-нибудь талисман-оберег.

Мой ведущий Миша Коломенский, большой любитель поэзии и вообще оригинал, в бытность мою военным летчиком, прежде чем подняться в кабину нашего многоцелевого, всепогодного, суборбитального «МИГ-42-М», читал вслух стихотворение малоизвестного поэта конца двадцатого века Сергея Дмитровского. Даже если была объявлена боевая тревога – на бегу успевал прочесть. До сих пор помню эти строки наизусть. Хорошие стихи, хоть лично мне и не очень понятные. Я теперь и сам их иногда про себя твержу, особенно, когда нужно успокоиться и принять какое-то важное решение. Вот они:

Что касается меня, то я уже говорил – православный крестик на шее считаю достаточной защитой от всех происков судьбы-злодейки, нечистой силы и прочих сил тьмы. Удачу же приманиваю очень просто: когда она нужна по самый-самый зарез, беру в левую руку древнее нэцке, изображающее одного из семи японских божеств удачи – веселого бога долголетия и бессмертия Дзюродзина с чашечкой саке в одной руке и посохом и свитком в другой. Поглаживаю старичка-бога пальцем по голове и мысленно прошу посодействовать. Обычно помогает. Это нэцке досталось мне в наследство от бабушки-японки, я очень им дорожу и всегда вожу с собой в багаже, куда бы ни отправлялся. Крестик крестиком, а Дзюродзин Дзюродзином.

Ни я, ни Лянь Вэй никогда раньше не бывали на Фобосе. На Марсе – да, случалось. Больше скажу, я люблю Марс и, возможно, записался бы в колонисты, не избери другой жизненный путь. Есть что-то завораживающее в марсианских бесконечных пустынных просторах, рассветах и закатах, когда маленькое, но такое родное солнце, повиснув над горизонтом, окрашивает пески и скалы в фантастические цвета. Юношеский романтизм? Может быть. Но он хотя бы есть. А вот в гигантском булыжнике под названием Фобос, который совершает один оборот вокруг планеты на высоте каких-то шести тысяч километров всего за семь часов тридцать девять минут и четырнадцать секунд, никакой романтики нет. Это вам не Луна – вдохновительница поэтов и влюбленных. Одно имечко чего стоит. И верно – страх. Страшно себе представить, что будет, когда эта двадцатипятикилометровая, изъеденная кратерами и шрамами дура, как предсказывает наука, рухнет на Марс через сколько-то там миллионов лет.

О чем я и высказался, когда на обзорном экране во всей красе нарисовалась цель нашего путешествия.

– Одно радует, – философски заметил Лянь Вэй, вводя в «бортач» данные для расчета посадки. – Это уже будет не наша забота.

Сила тяжести на Фобосе в полторы тысячи раз меньше земной, и наш разведбот массой девяносто восемь с половиной тонн весит здесь порядка шестидесяти килограмм – вдвоем с Лянь Вэем мы можем поднять и перенести его с места на место. При известной сноровке. Плюс ко всему этот спутник, формой напоминающий картофелину, несется по орбите со скоростью более шести километров в секунду, и все это в довесок к еще некоторым особенностям делают посадку на него не таким уж простым делом, как некоторым может показаться.

Тем не менее, мы сели там, где и намеревались – в кратере Лимток, расположенном на склоне большего кратера Стикни, который, в свою очередь, украшал торец Фобоса, словно вмятина упомянутую картофелину.

– Поздравляю с мягкой посадкой, – сказал я, когда «Быстрый» надежно угнездился на дне Лимтока, мы отключили двигатели (основной и маневровые) и перевели энергосистему разведбота в режим минимального потребления.

– И тебя, – откликнулся Лянь Вэй. – Кажется, первый этап прошел удачно, – он протянул руку и нежно коснулся дракончика над обзорным экраном.

– Теперь начинается самое трудное, – обрадовал я друга тем, что он знал и сам. – Обнаружить врага, добыть разведданные и вернуться живыми.

– Это не самое трудное, – невозмутимо возразил Лянь Вэй.

– А что? – удивился я.

– Гравигенераторы, – подсказал друг. – Мы ведь их выключим, да?

– А, черт, и верно, – почесал я в затылке.

Мой друг и коллега был совершенно прав. Гравигенераторы Нефедова жрали энергию, что твой голодный кот сырую печенку, и питались от основного двигателя, поскольку на аккумуляторах не протянули бы и двух часов. Двигатель же мы заглушили из соображений маскировки. То есть накопленной в аккумуляторах энергии вполне хватало для обеспечения нашей жизнедеятельности и работы сканеров и всей прочей разведаппаратуры. Но вот для гравигенераторов – фиг. Что означало неизбежный переход в естественный режим обитания. Естественный для Фобоса, разумеется. Значит, я, весящий на Земле семьдесят два полноценных килограмма, тянул здесь грамм на сорок – сорок пять. При той же массе. И так предстояло жить и работать две недели. Кто знает, тот поймет, что это значит, а кто не знает, тому все равно не объяснить.

– Ладно, – с нарочитой бодростью подмигнул я Лянь Вэю, – космонавты мы или где? Переживем. Давай поедим и за работу. Что-то я проголодался. Назначаю тебя сегодня дежурным по камбузу. А я заступлю завтра.

– Хорошо быть командиром, – усмехнулся мой друг, отстегнулся и уплыл в камбуз.

Я сунул левую руку в боковой карман кресла, нащупал там Дзюродзина, погладил его по голове, а затем широко, с внутренней благодарностью, перекрестился. Пока все шло нормально, и мне очень хотелось, чтобы так продолжалось и дальше.

Борт линкора «Эрик Хартманн»,

борт легкого крейсера «Хорст Вессель»

Лейтенант Эрика Ланге, математик Белинда Фишер и другие

– Й-а-а-а!! – ловким финтом обойдя защиту, Эрика атаковала молниеносно, словно кобра, и укол пришелся точно в середину груди спарринг-партнера. В данном случае это был Ганс Шефер.